Полудочка. Виктор Улин
сильный, как не знаю кто?
– Сильный, сильный, – подтвердил он.
– Ну так несите меня, дядя Слава!
Сияло равнодушное солнце, в разливе мелководного ручья мельтешили оранжевые бабочки с черными крапинками. Ничтожное русло Ганцев преодолел в три шага.
На противоположном низком берегу росла густая, по-нехорошему зеленая трава. Посвященный в некоторые детали, он знал, что будущей женщине вредно ходить по холодной сырости, и пронес Ксеньку еще метров двадцать до сухого места.
– Ну все, мы тут, – сказал он, опустив ее на дорожку у края луга.
– Вы не устали, дядя Слава, меня тащить? – спросила она.
– Нет, – ответил Ганцев и вдруг обнаружил в себе нечто ненужное.
Всю жизнь он позиционировал Ксению Войтович полудочкой – то есть ребенком.
Но в радикальном купальнике она была практически голой, крепко прижималась и обвивала его шею руками, помогая себя нести…
В итоге выяснилось, что Ганцеву не стоит поворачиваться к ней в профиль.
Вероятно, это было нормальным, ведь в нем еще не умер мужчина.
– Ксенька, ты как-то вдруг выросла, – сказал он. – Тебе сколько лет, я запутался?
– Сейчас шестнадцать, – ответила она, поправляя на себе веревочки. – А что?
– Да ничего…
Он вздохнул.
–…В общем, мы на месте. Ищи свои ягоды, а я пойду посмотрю грибы вон в том березняке. Мы в пределах звуковой видимости – зови, если что.
– Хорошо, дядя Слава, – мелодично сказала Ксенька. – Если что, позову.
Отсюда был виден пригорок, оставшийся за ручьем.
«Хаммер» краснел, дымок завивался высоко.
Вероятно, Виктор уже принял водки и сейчас хозяйничал, понукая Арсения, который был Артемием.
4
Летний день катился дальше и продолжал казаться прекрасным.
Еле слышно шуршали березы, которые росли между ручьем и сенокосным лугом.
Среди бело сияющих стволов торчали кочки с тонкой длинной травой.
Оглушительно пахло грибами; казалось, их тут целое море.
Но Ганцев знал, что это лишь дух лесного гнилья: весенние грибы отошли, для осенних не настало время.
Он шагал по краю березняка и вдыхал ароматы, забытые при нынешнем образе жизни.
Вспомнилось другое лето и сокурсница-москвичка, будущая бывшая жены.
Они гуляли по подмосковным перелескам, избранница всегда шагала впереди. Она дразнила телом, одетым в сарафан на лямочках, и читала наизусть Пастернака, даром, что была не лириком, а таким же физиком, как и Ганцев.
Но все-таки в перерыв между стихотворениями ему удавалось коснуться то голого плеча, то талии под шуршащим поплином, то чего-то более существенного.
Эти прикосновения – как показала жизнь – не значили ничего, но стоили всё.
Юность давно ушла в канализацию и бесследно растворилась в Каспийском море, жизнь не оставила сантиментов.
Но бродить по лесу в одиночестве оказалось неожиданно хорошо.
Среди травянистых кочек нашелся-таки один гриб – упорно выросший подберезовик.
Небольшой