Сладкий привкус яда. Андрей Дышев
с руководителем, а к вам подойду позже, – сказал он, глядя на двух шерпов, которые, часто перебирая ногами, тащили волоком большой кусок пластиковой клеенки, на которой лежал Бадур.
– У нас больной, – сказал Креспи инспектору, дождавшись, когда шерпы поравняются с нами. – Тяжелое отравление. Жалуется на боль в животе… – Креспи кинул на меня быстрый многозначительный взгляд и подытожил: – Надо бы госпитализировать.
– Это полицейский вертолет, а не санитарный! – с неожиданной злостью ответил инспектор. Он все еще был под впечатлением нашей встречи, и это его злило. – В лагере есть врач? Какой он поставил диагноз? Чем отравился больной?
Тембр вертолетного двигателя стал меняться, из свиста превращаясь в частый глухой стук, и полупрозрачная «тарелка» винта выгнулась воронкой. Вертолету не терпелось оторваться от ледника. Я посмотрел на кабину. Пилот отчаянно жестикулировал, постукивая пальцем по запястью, где были часы. Рот пилота был широко раскрыт – то ли он что-то кричал Креспи, то ли ему, как и вертолету, не хватало воздуха.
Шерпы подняли Бадура на руки и принялись заталкивать в салон. Я на мгновение увидел распухшее лицо портера с отечными веками, заострившимся, как у покойника, носом и побелевшими губами. «Зря я это сделал, – подумал я. – Теперь будет очень трудно доказать, что таблетки, которые я скормил Бадуру, дали мне врач и Татьяна. Какими именно портер отравился – одному черту известно. Начнутся разбирательства, меня надолго выведут из Игры».
Инспектор, увидев, что Бадура грузят вопреки его запрету, закричал и погрозил шерпам кулаком. Креспи коснулся рукой плеча инспектора, бессловесно извиняясь, и побежал к вертолету. Шерпы, сбитые с толку, смотрели то на кричащего инспектора, то друг на друга и не знали, что делать со своим коллегой. Бадур вращал зрачками, глядя вокруг себя, и шевелил пересохшими губами. Кажется, он очень боялся вращающегося над своей головой винта. Начальник экспедиции с белым от снежной пыли лицом стал размахивать руками и отталкивать шерпов от вертолета, хватая их за воротники пуховиков. Бадур, проявляя с начальником солидарность, согнул ноги в коленях и начал отталкиваться от края вертолетной палубы. И вдруг кинулся от грохочущей винтокрылой машины прочь. Пилот то ли нечаянно, то ли нарочно приподнял вертолет на метр. Такелажный крюк, торчащий сбоку дверного проема, зацепился за куртку Креспи, с треском разорвал ткань, обнажая белый наполнитель, американца приподняло над землей. В воздушном вихре, смешиваясь со снежной пылью, закружился пух, словно Креспи был плюшевым медвежонком, которому озорной ребенок распорол брюшко. Шерпы закричали и засвистели. Американец сорвался с крюка и упал на снег. Полоз вертолета едва не придавил его ноги.
Я обязательно сплюнул бы, если бы во рту не пересохло.
Вокруг вертолета, ставшего центром внимания, собиралось все больше обитателей лагеря. На черных остроугольных камнях, торчащих из-под снега, как позвонки древнего ящера, я увидел Татьяну, которая, словно оранжевая ящерица,