Аччелерандо. Чарльз Стросс
соединительными кабелями серверов. Сервера жуть какие старые, а вот принтер – будто только что с конвейера: новехонький, недешевый. Напротив верстака стена снизу доверху обвешана книжными полками, и Манфред присвистывает от такого нерационального хранения информации: килограммы на мегабайт, не иначе.
– Что он производит? – спрашивает Манфред, кивая на принтер, утробно гудящий и самозабвенно спекающий из пластикового порошка нечто, смахивающее на жесткий диск на пружинном заводе, явившийся часовщику Викторианской эры в бредовом сне.
– О, это просто новая игрушка Джонни – микромеханический цифровой фонограф-проигрыватель, – пренебрежительно отмахивается Джанни. – Он когда-то разрабатывал двигатели Бэббиджа для Пентагона, вот теперь и развлекается на досуге. А вы лучше вот на что гляньте. – Министр осторожно извлекает с книжной полки переплетенный в ткань документ и показывает корешок Манфреду. – «Теория игр», автор – Джон фон Нейман. Самое первое издание, с автографом.
ИИНеко мяукает и отправляет на дисплей левой линзы «умных очков» Манфреда горсть справочной информации (почему-то – неудобным фиолетовым шрифтом). Фолиант в твердом переплете сухой и пыльный на ощупь, и Манфред не сразу вспоминает, что со страницами следует обращаться аккуратно.
– Сей замечательный экземпляр – из личной библиотеки Олега Кордиовского. Олег – поистине счастливчик: купил книгу в 1952 году, когда гостил в Нью-Йорке, и таможенники дозволили ему оставить ее себе.
– Это что-то по части Госплана? – спрашивает Манфред, изучая информацию.
– Верно. – Джанни тонко улыбается. – За два года до этого ЦК осудило кибернетику как буржуазную девиационистскую лженауку [41], призванную дегуманизировать пролетария, – уже тогда с потенциальной мощью робототехники считались. Увы, никто тогда не смог предвидеть ни компьютеры, ни сети.
– Не понимаю, куда вы клоните, министр. Никто в ту пору не ожидал, что ключевое препятствие на пути к ликвидации рыночного капитализма будет преодолено в течение полувека, так?
– Конечно, никто не ожидал. Святая правда: с восьмидесятых годов прошлого века сделалось возможным – в принципе возможным – разрешать проблемы перераспределения ресурсов алгоритмически, компьютерным способом, и не нуждаться больше в рынке. Ведь рынки расточительны – они рождают конкуренцию, при которой большая часть продукта отправляется на свалку. Почему же они до сих пор существуют?
Манфред пожимает плечами.
– Это вы мне скажите. Всему виной консерватизм?
Джанни закрывает книгу, ставит ее обратно на полку.
– Рынки дают своим участникам иллюзию свободы воли, друг мой. Оказалось, люди не любят, когда их заставляют что-то делать – пусть даже в их собственных интересах. По необходимости командная экономика должна быть принудительной – она, в конце концов, командует.
– Но в моей системе этого нет! Она определяет, куда идут поставки, а не
Здесь уместна отсылка на ряд критических статей, появившихся в советской прессе в начале пятидесятых, например «Кибернетика – наука мракобесов» М. Ярошевского («Литературная газета» от 5 апреля 1952 года, № 42 (2915), стр. 4) и «Тоска по механическим солдатам» («Техника – молодежи», август, 1952, стр. 34). Однако на уровне ЦК подобные обвинения никогда не выносились, и «вычислительное дело» в СССР стремительно развивалось в упомянутый временной период.