Иные песни. Яцек Дукай
Благоприятных ветров! – ответил Вукатюш, готский купец (кабина Е).
Демиургос метео, неразговорчивый юноша негрской морфы, лишь склонил голову. На почетном месте справа от капитана сидела эстле Амитаче. Это изначально не обсуждалось, хватило единственного движения ее веера, блеска изумрудного глазка змеиного браслета; теперь она лишь приподымала бровь, и Вавзар замолкал на полуслове. Господин Бербелек сидел от капитана по левую руку. Дальше усадили семью Треттов, Гайла и Анну с троицей детей (кабины Г-∆); по замечанию, что Гайл обронил над жарким, господин Бербелек сделал вывод, что они направляются в Александрию на свадьбу родственницы. Напротив Треттов, справа от Шулимы, посадили Алитэ и Авеля, как-никак аристократов.
В первый день «Аль-Хавиджа» часто меняла аллеи ветров, они поднимались и вновь снижались, пневматоры работали на полном пару, наполняя ликотовые крылья ветряков, а в дополнение ко всем прочим дурным ощущениям, через весь аэростат пробегала непрестанная легкая дрожь, то быстрее, то медленнее, волнами – и Алитэ укачало уже в первый час. На обед она пришла, но не ела ничего; Авель поддразнивал ее, с ухмылкой пожирая куски красного мяса. Алитэ, слегка побледневшая, обмахивалась веером столь интенсивно, что казалось, вывихнет запястье. Чтобы хоть как-то отвлечься, она завязала оживленную беседу с соседом. Был это Забахай, один из трех вавилонян (кабины Z, H, N), молодых гвардейцев Семипалого, что возвращались домой через Эгипет. Двоих других звали Урч и Кистей или Гистей – этого последнего было непросто понять, он заикался и шепелявил, нервно притом трясясь. Друзья поясняли, что всё – из-за неудачного удара по голове, который юноша получил недавно, в кабацкой драке; морфа Навуходоносора должна была помочь ему оклематься. Тем временем уже проявились первые признаки утраты Формы: у Гистея начали расти волосы на веках и на ладонях, из хрящика левого уха торчал ноготь, а кожа на предплечьях сменила цвет, покрывшись фиолетовыми пятнами. Якобы он не мог спать иначе как стоя, а во сне грыз дерево, полки и кресла. Во время еды все посматривали на него с подозрением. Последним пассажиром (кабина М) была родовитая неургийка среднего возраста, регулярно, каждые несколько месяцев, путешествовавшая в Александрийскую Библиотеку от Воденбургской Академии (как сказал капитан). Одевалась она в мужские шальвары, руки же ее покрывали нордские татуировки. Во время первого обеда она быстро упилась красным вином. Заснула, громко храпя. Шулима щелкнула веером, и Вавзар, дергая себя за бороду, вызвал двух дулосов, и те чуть ли не силой уволокли упирающуюся неургийку в ее кабину. Господин Бербелек в тот раз так и не узнал ее имени.– Напиваясь,– процитировал классика Ихмет Зайдар, когда за дулосами затворились двери,– человек добровольно идет в рабство.– А во-вот у меня все-всегда была кре-е-епкая го-голова,– сказал Кистей.– Разговаривали на окском и греческом. Господин Бербелек ел в молчании. Никто не обращал на него внимания.
Вечером он вышел с махорником на обзорную