Иные песни. Яцек Дукай
рикт. Аристократы по определению не перемещались по городу пешком и без сопровождения слуг.
К Серапеуму он не мог не попасть, тот был виден издалека. Дело даже не в том, что само здание было огромным – а было,– но стояло оно на огромной платформе, вознесенной над городом. Господин Бербелек, взбираясь, считал ступени лестницы. Сто шестьдесят три. В центре платформы возвышалось святилище, окруженное мраморной колоннадой. Не было ни дверей, ни стражи, по крайней мере, Иероним ее не заметил; войти мог всякий. За колоннадой, в тенистом преддверье с искрящейся потолочной мозаикой, изображавшей Солнце, открывался Большой Зал святыни, со статуей Сераписа в центре. Не первая статуя работы Бриаксиса, выполненная по личному заказу Александра,– ту уничтожили во время Второго Пифагорийского Восстания. Ее заменили фигурой, перенесенной из канобского Серапеума. Бородатый бог сидел, раскинув руки,– под одной присел двуглавый пес, вторая опиралась на массивный скептрон,– и был столь велик, что руки его дотягивались до противоположных стен. Стены же покрывал орнамент из золота, серебра и бронзы; сам бог был изготовлен из золота, серебра, олова, рубии и меди, сапфиров, гематитов, изумрудов и топазов. Высоко на одной из стен было маленькое оконце, отворяемое в день восхваления, когда в святилище вносилось Живое Солнце; через оконце тогда падал узкий солнечный луч и светлым поцелуем ложился на уста бога. Само Живое Солнце возносилось на высоту его губ и там повисало в воздухе, между раскрытыми ладонями бога. Когда вчера проезжали мимо святыни, Фарад услужливо объяснил господину Бербелеку, что в руки Сераписа встроены мощные магниты. Иероним жалел, что не узрит уже восхваления в невежестве – как и должно бы чтить богов.
За статуей, по обеим сторонам, отворялись двери, ведшие в боковые нефы и дальше, в подземелья, непрерывно растущим лабиринтом хранилищ, доходящих до главного здания Библиотеки. Под правым предплечьем Сераписа находился стол пожертвований для святыни, под левым – стол пожертвований для Библиотеки. Дары, конечно же, были добровольными, и размеры их – любыми, но Фарад в своем неудержимом словотоке успел объяснить господину Бербелеку и эту традицию.
Иероним повернул направо, сунул руку во внутренний карман кируфы и положил на стол пять зерновых талантов. Служитель Библиотеки поднял взгляд от книги пожертвований.
Господин Бербелек оперся о край стола рукой с родовым перстнем на безымянном пальце.
– Эстлос Иероним Бербелек из Острога ищет мудрости в пристанище муз,– сказал он по-гречески.
Служитель кивнул одному из нагих невольников, сидевших на корточках у стены. Раб подскочил к нему; служитель что-то прошептал тому на ухо. Дулос быстрым шагом удалился в глубь бокового нефа.
– Можешь отдохнуть, эстлос.
Господин Бербелек уселся на мраморную скамью за спиной Сераписа. Руки положил на рикту, уперев ее в пол между стопами. Лицо его скрывал белый капюшон; железный перстень