Лицо для Риты. Александр Витальевич Спахов
неделю изнывала от слякоти. Ночью обильно падал снег, под утро подмораживало, а днем термометр показывал шесть градусов тепла. Мутная, землистого цвета вода была повсюду. Она пряталась под еще белым снежком, таилась за каждым бордюрным камнем, стремительно наполняла следы пешеходов, подстерегала пассажиров авто и упрямыми потоками пробиралась в вестибюли метро, откуда ее широкими швабрами пытались вытолкнуть уборщицы.
Пешеходы были недовольны. Их не устраивали лужи и слякоть, капли с крыш и брызги на пальто, гололедица на тротуарах и сугробы поперек. Им не нравился график движения троллейбуса № 10 по Садовому кольцу и количество сидячих мест в маршрутных такси у метро «Текстильщики». Сегодня они категорически выступали против интервалов движения электропоездов Курского направления и интервалов работы светофоров на Смоленской площади. Их напрягала толчея при погрузке в автобусы из Бирюлева-Западного и бесили пробки на Каширском шоссе. Пешеходов раздражали другие, более торопливые и шустрые пешеходы, нервировали медлительные, тучные пешеходы и мешали им пешеходы с ручной кладью на колесиках. Много нелестных слов доставалось от пешеходов водителям личного и общественного транспорта, а также грузовиков. Впрочем, на пешеходов никто никакого внимания не обращал. Все давно привыкли, что пешеходы вечно недовольны. Вечно их что-то не устраивает. Всегда они ворчат. Воздвигли им Развитой-Не-По-Годам Социализм – капризничают: нехорош, подавай бесплатный коммунизм! Каждому по потребностям хотят. Кинулись скорей перестраивать им на коммунизм, но почему-то не заладилось, застоялось, а получилась ускоренная перестройка с полусухим законом. Пешеходы – небывалое дело! – принялись роптать. Назвали им это гласностью – не унимаются. Что делать? Тут умные люди и подсказали: отменить пешеходам статью за спекуляцию! Все на базар! Пусть торгуют кто чем, будут при деле. Но пока на пешеходных тропах бушевал базар, умелые директора социализма, пожизненные члены недостроенного коммунизма и горластые прорабы перестройки сели в кружок, поспорили малек и разделили между собой все, что было на поверхности и под нею до глубины восемьсот метров. Пешеходы вернулись с базара – глядят, а все уже поделено. Раньше директора, члены и прорабы только управляли ими, а теперь они еще и всё имеют. И тут, как назло, слякоть. Вначале думали – оттепель, а оказалось – слякоть.
Москва изнывала от слякоти.
Надо полагать, в городе уже не осталось пары сухих ботинок без предательских белых разводов коммунальной соли. Разве что у некоторых немногих, в числе которых был и Генрих Самсонович.
Генрих Самсонович с утра не выходил из дома. Хандрил. Работать не работалось и пить не пилось. Все, что он достиг, сделал и имел, было сейчас под угрозой. Возможно, смертельной. Нужно было что-то предпринимать, а предпринимать было нечего. Оставалось ждать. Вот он и ждал. Дома. Один. Новостей. Информации. Сигнала. Звонка.
Телефон ожил около десяти вечера. Свистящий шепот произнес скороговоркой:
– Только что звонил, сказал, она ничего не знает.
– А тот