Царь Горохова. Лилия Касмасова
не убил…
– Тогда повесить…
– Ы-о! Ы-о!
– Так я и говорю – сжигать-то его ни к чему. Дрова самим пригодятся.
– Но раз он викинг – то его сжечь положено. Они и сами своих сжигают.
– Это они после смерти, дурила.
– Что же нам, дожидаться, пока он умрет, что ли?
Я приоткрыла глаза. Солнце светило вовсю. Я прищурилась – голова была тяжелой, будто после основательной попойки. Кожу над верхней губой щекотала приклеенная полоска. Шлема на голове не было. А панцирь сдавливал тело. Потому что тело было в неудобном положении. И пошевелиться не получалось. Я сидела на земле и была крепко привязана к столбу за моей спиной. Я задрала голову – боль ударила в затылок, а солнечный свет в глаза – столб был деревянный, фигурно вырезанный, цветно разукрашенный и уходил куда-то в небо, а на самом верху столба трепыхали на ветру цветные ленты.
Вокруг меня были кучей навалены дрова и хворост. И из-за них толком не было видно людей, что стояли кругом. Но было видно, что людей много, и в руках у них есть вилы и лопаты.
– Вот я и говорю, – продолжал кто-то из толпы, – правильнее будет голову отсечь. Красиво и просто – топориком – раз, и готово.
– Доспех у него дорогой, будто у благородного. А благородным головы не топориком, а мечом секут – понимать надо.
– Ну так вон его же мечом и отсечь – и далеко ходить не надо.
– И столб праздничный цел останется. Никого никогда не жгли – и вдруг решили…
– Это потому что он викинг. А викингов мы никогда не ловили.
Я собралась с силами и крикнула им как можно громче:
– Я не викинг!
Голос прозвучал хрипло и глухо. Но все же они меня услышали.
– У-у-о! – Рев издавали, похоже, гномы – видно их отсюда совсем не было. Но звук шел с нижнего уровня.
– О, очухался, – сказал кто-то. – Можно и начинать.
– Рубить или вешать?
– А-а! Ы-ы!
– Можно и поспрашивать сначала, – предложил кто-то и крикнул: – Если ты не викинг, то кто?
– Разумеется, это не викинг, олухи! – прогремел тут басовитый голос.
Отпинывая ногами охапки хвороста, ко мне подошел высокий молодой мужчина в синем камзоле и синем плаще, и их цвет очень шел к цвету его глаз, которые были голубыми. При это он был брюнетом. Мне вспомнилось, что в одном романе Дюма советовал любить голубоглазых брюнетов, потому что они – редкость.
В руках этот редкостный экземпляр держал мой королевский меч из камня и мой же ведрошлем.
– Доспехи у него гольштанские, старинные, – договорил он. И обратился ко мне: – Откуда ты их взял?
– Подарили, – буркнула я и попросила: – Не могли бы вы меня отвязать?
– Возможно, и мог бы, – сказал брюнет. – Но прежде ответтье на мой вопрос.
Как он грубо с девушками обходится. А такой красавец! Обертка, значит, завлекательная, а внутри не конфета, а зуболомный сухарь.
– А где Мерлин? – спросила я и оглянулась: – Эти люди говорили, кто-то хотел его убить?
– Да ведь ты сам и хотел, – сказал красавец.
«Хотел»?