Архитектор. Алексей Бардо
вопросов. Все ответы у тебя здесь, – незнакомец приложил палец к виску, – научись туда забираться и тебе многое станет понятно».
Запись оборвалась. Горин нажал на высветившуюся ссылку. Она вывела на интернет-магазин молодёжного шмотья. Осточертели эти игры!
Убрать телефон в карман он не успел. Пришло сообщение от Арбенина: Митичев умер. Странным образом его это не тронуло. Как будто он и Митичев жили в параллельных мирах.
Модель № 320
Возникший в центре перекрёстка постовой полицейский перерезал поток автомобилей поднятой рукой. В «хвосте» пробки не сразу сообразили, что причина заминки не в заглохшей некстати машине, как это бывает, и отчаянно сигналили, будто их клаксоны обладали сверхъестественной силой и способны разбить этот тромб, закупоривший главную городскую артерию. Столпившиеся пешеходы глазели на автоматчиков оцепления. Случилось что-то серьёзное. Горин, чья машина оказалась впереди, откинулся в кресле, глядя на «дворники», сметающие припустивший мокрый снег. Очевидно, ждать придётся долго.
Но нет. Через секунды с правой стороны донёсся нарастающий гул дизелей армейских грузовиков. Пешеходы оживились, завертели головами, некоторые приподнялись на цыпочки с жадно-любопытными взглядами, чтобы стать первыми зрителями начинающегося действа. Когда железные монстры с рёвом понеслись через перекрёсток, толпа ахнула. Открытые кузова оказались битком набиты людьми, в основном женщинами, укутанными в тряпьё. Некоторые прижимали к себе детей, совсем младенцев. Из мужчин – старики и мальчики. Некоторые пассажиры покачивались, закрыв глаза – дремали или мертвы, не поймёшь. На их меловых лицах застыли маски ужаса и отчаяния. Они остекленело смотрели на горожан. А те лаяли: «Предатели!», «Убийцы!», «Сволочи!»
Пришитые к рукавам белые треугольники говорили сами за себя: с Юга везли сепаратистов, врагов нации. Их перебрасывали в гетто. В новостях говорили о палаточном лагере на сто тысяч человек, разбитом в чистом поле в двадцати километрах от города. «Груз» трясся в кузовах под беспощадным ветром, снегом, в холоде, голоде и страхе. Заслуживали матери и дети этих мучений? Горин не знал. Он смотрел на колонну, как зрители смотрят зацикленные кадры кино, с отупевшим разумом. Инспектор вдруг не без удивления обнаружил немоту души, если таковая вообще в нём оставалась. Он обратился к себе с вопросом, сочувствует ли этим несчастным, но ему отозвалась лишь глухая темнота. Казалось, за годы службы легавым, заточенным под политических преступников, он утратил способность чувствовать.
Последний, двенадцатый грузовик пронёсся мимо горинской машины. Он включил электродвигатель. Автоматчики пружинками попрыгали в замыкающий автомобиль сопровождения. Постовой дал отмашку. Застоявшиеся машины рванули с места, втирая в грязные лужи от талого снега звенящее в воздухе отчаяние матерей и вдов, для которых уготовано одно будущее – скорая смерть.
Когда-то Горин с остервенением разделывался с подпольщиками во имя идеалов революции