Лепестки роз. Атааллах Аррани

      С чем виноградин сравнить намёки на несравнимость,

                                                   Абу Нувас?

      Как будто юность их изваяла из песен жизни, Абу Нувас.

      Едва коснёшься – и хмель проснётся и в жаркий пурпур

                                                                          окрасит губы.

      Как будто губы ширванских женщин, они пьянящи,

                                                  Абу Нувас.

      Как будто кубок вина хрустальный, они прозрачны,

                                                  Абу Нувас

      Как будто Земзем[1], как будто Каусар струят в них

                                                                сладость, Абу Нувас.

      Прикосновенье родит желанье, как бы с губами сливая губы.

      Как будто груди моих любовниц, они округлы,

                                                  Абу Нувас.

      Как будто звёзды в пучинах неба, они мерцают,

                                                  Абу Нувас.

      В них шeпот ветра, улыбки солнца, земная свежесть,

                                                  Абу Нувас.

      Не прикоснёшься – жить не стоит, а прикоснёшься –

                                                                    сгоришь от страсти.

      Как будто бёдра моих наложниц, они упруги,

                                                    Абу Нувас.

      В багдадский полдень, в тяжёлый жар,

      Когда свернулся клубком базар,

      Молчат, уткнувшись в лазурь, дворцы,

      Под сказки дремлют в садах купцы.

      Восток и запад спрямляют лук

      По минарету ползёт паук,

      Комар супруге поёт: «Ля-иль!»[2].

      В кофейнях нищий глотает пыль.

      Уходит Дигла[3] в свои пески,

      Ложится буйвол на дно реки,

      И лишь, бросая в песок следы,

      Бежит разносчик: «Кому воды!»

      В багдадский полдень, в урочный час

      Пришёл к халифу Абу Нувас,

      Поэт придворный, певец вина

      И женской ласки – любви струна.

      Рукой прикрывши усмешку глаз,

      Другою – сердца певучий саз[4],

      Он сплёл из лести узорный бейт[5],

      Каких не слышал и сам Кумейт[6].

      Халиф поэта не услыхал:

      Он забавлялся с прекрасной Хал[7],

      Царь эфиопов ему прислал

      В подарок этот бесценный лал[8].

      Невольниц властных слуга и бог

      Холодным взглядом певца ожёг.

      Упали тени певцу в чело,

      Обиды чувство его сожгло.

      Вскипело сердце – и тот же час

      Дворец покинул Абу Нувас.

      Но, полон думы о тех двоих,

      Он на воротах оставил стих:

      «Мой ненужный стих зияет посреди твоих дверей,

      Как зияет ожерелье на любовнице твоей».

      Прошло мгновенье – и страж донёс:

      «Венцу вселенной – ничтожный пёс,

      Твои ворота черней чернил:

      Нувас безумный их осквернил.

      Ключу Сезама, презрев хвалу,

      Поэт ослепший изрёк хулу.

      Не знает страха! И чужд стыда!»

      Халиф разгневан: «Подать сюда!»

      Приказ исполнен – и в тот же час

      Вошел в ворота Абу Нувас,

      Но мимоходом, достав чернил,

      Он букву в каждой строке сменил.

      Халиф ломает любви кольцо,

      Чернее бури его лицо.

      «Печать шайтана, собачья кровь!

      Так вот кому я дарил любовь!

      Пророк не даром – да чтится он! –

      Из Мекки выгнал поэтов вон.

      Клянусь: не будет тебе удач!

      Молись аллаху: к тебе в закат

      Прибудет, – волей моею свят,

      За головою твоей палач».

      Поэт смиренно простёрся ниц:

      «О, свет в решётках моих ресниц,

      Зенит