Попасть в отбор, украсть проклятье. Надежда Мамаева
что запомнила, – магистра Гыргырницкого, который, положив мое тело в пентаграмму, начерченную прямо между могил, читал заклинание удержания.
Умирать оказалось делом зело противным. Сначала я проваливалась в какую-то серую воронку. И нескончаемо неслась через самый ее центр, где вихрь драл меня во все стороны на клочья. Дар медленно покидал меня, душа пустела.
Почувствовала себя обманутым ребенком. Божьи дланники в своих храмовых проповедях обещали, что посмертие – это райские кущи, где праведники могут хорошо проводить время. Но то ли время в загробном мире такое бдительное, что его не проведешь, то ли мои грехи столь весомы… В общем, как-то с райскими кущами отношения у меня не сложились. А для тепленькой геенны, видимо, натворила недостаточно.
И вот я вращалась, как эликсиры сестренки Нари в ее центрифуге, пока меня не прошило огненным потоком. Вернее, то, что от меня осталось, насквозь.
И, едва пройдя сквозь прозрачную, истончившуюся меня, этот поток вдруг расщепился на дюжину языков. Они тут же загнулись крючьями и, подцепив остатки души, словно рыбину, дернули меня наверх. Кажется, прихватив довеском часть воронки.
Боль. Резкая, всепоглощающая, выворачивающая наизнанку, окатила меня с макушки до пят.
Я заорала, выгнувшись дугой, и почувствовала, как сильные руки удерживают меня. Много рук.
Новый вдох прокатился огнем по горлу, пылающим шаром упал в грудь. Я распахнула глаза и увидела, как надо мной склонились и магистр Гыргырницкий, и преподаватель боевой магии, и Менханаф, и рыжик, и меченый, и лысый Гранс, и ворон. Последний, в отличие от остальных, не держал ладони на моем теле, вливая в него свою силу. Нет. В его руках была огненная плеть, которая выходила прямо из моей груди.
– Гранс, вытяни проклятие, я долго не удержу душу.
Я не понимала, о чем они. Но, кажется, здоровяк был посообразительней адептки-третьекурсницы. Лысый оторвал от тела одну руку, пошарил ею в кармане. Из выуженного оттуда пузырька он зубами вырвал пробку и поднес склянку к моим губам.
Из нее в мое горло в потек туман едкого зеленого цвета. И едва бутылек заполнился, каратель ловко заткнул его. Меня же перестало лихорадить. Резко, будто отрезало. Зато я ощутила другое: ладони, что удерживали меня. Они были теплыми. Очень. Но лица, что венчиком склонились надо мной, ни теплотой, ни радостью не светились. Наоборот, они показались мне жутко серьезными и угрюмыми. Даже у рыжего паренька, закусившего губу.
Но я же, наоборот, радостно улыбнулась. Живая, я живая!
– Нет, – сказал как отрубил высочество, будто прочтя мои мысли. – Вы мертвы.
– Что? – собственный голос показался мне вороньим карканьем. Таким же надсадным и противным.
– Увы, но ваше тело было сильно повреждено заклятием, – голос ворона был сухим и усталым. – Вы умерли ровно в тот миг, когда встретили ренегата. Но ваша душа сразу не отошла в мир иной, поэтому…
– Но ведь на мне не было никаких ран… – перебила я и тут же зашлась сухим кашлем.
– Говорить длинными фразами не советую, –