История обольщения. Россия. Алексей Митрофанов
ее лицо. Как оно вдруг преобразилось! Выражение страха исчезло с него, взор ушел куда-то далеко и увлекал меня за собою, губы слегка раскрылись, лоб побледнел как мрамор, и кудри отодвинулись назад, как будто ветер их откинул. Я забыл все, я потянул ее к себе – покорно повиновалась ее рука, все ее тело повлеклось вслед за рукою, шаль покатилась с плеч, и голова ее тихо легла на мою грудь, легла под мои загоревшиеся губы…
– Ваша… – прошептала она едва слышно.
Уже руки мои скользили вокруг ее стана…»
* * *
В воздухе напряженно пахло любовным озоном, барышни объяснялись в любви, записывались в нигилистки, бросали родительский кров. А вместе с этим существует параллельный мир, словно бы задержившийся в допушкинской эпохе. Литературный проект «Козьма Прутков» «сочиняет» так называемую басню «Червяк и попадья»:
Однажды к попадье заполз червяк на шею;
И вот его достать велит она лакею.
Слуга стал шарить попадью…
«Но что ты делаешь?!» – «Я червяка давлю».
Ах, если уж заполз к тебе червяк на шею,
Сама его дави и не давай лакею.
Кажется, что авторы этого опуса годятся Ивану Тургеневу в дедушки. Но нет, шалишь! Иван Сергеевич родился в 1818 году, а самый знаменитый из участников «Пруткова», Алексей Константинович Толстой – в 1817. Разница – год. А самый плодовитый из участников «Пруткова», Владимир Михайлович Жемчужников – и вовсе в 1830 году. Моложе Тургенева на 12 лет. Разница почти что в поколение, учитывая нравы той эпохи.
Да, здесь, разумеется, нужно делать поправку на то, что Тургенев описывал нравы новой России, а «Козьма Прутков» пародировал Россию уходящую, но эти мотивации мало влияют на читательский интерес, а успех у «Пруткова» был на самом деле феерический.
Нигилизм зарождался на фоне пошлого, явно морально устаревшего «ухаживания» лакея за такой же пошлой попадьей, и этот фон принципиально не хотел сдавать позиции. Да что там говорить – он актуален и сегодня.
* * *
Безусловный плюс для соблазнителя – легкость характера. Это редкое качество было сильнее и поэтического, и музыкального дара, и денег, и связей, и даже гусарского мундира в обтяжку. Тургенев писал в повести «Андрей Колосов» (1844 год): «Колосов представил меня Варе, то есть Варваре Ивановне, дочери Ивана Семеныча. Варя сконфузилась; и я сконфузился. Но Колосов, по своему обыкновению, в несколько мгновений привел все и всех в порядок: усадил Варю за фортепьяно, попросил ее сыграть плясовую и пустился отхватывать казачка взапуски с Иваном Семенычем. Поручик вскрикивал, топал и выкидывал ногами такие непостижимые штуки, что сама Матрена Семеновна расхохоталась, раскашлялась и ушла к себе наверх. Горбатая старушонка накрыла стол; мы сели ужинать. За ужином Колосов рассказывал разные вздоры; поручик смеялся оглушительно; я исподлобья поглядывал на Варю. Она глаз не сводила с Колосова… Губы ее были слегка раскрыты, голова немножко нагнулась вперед,