Самозванец и гибельный младенец. Станислав Казимирович Росовецкий
на насыпь к «Громобою».
– Добро, Петр Алексеевич. Я и сам уже додумался. Что делается? Немецкой воинской науке еще не научились, а теперь сами бунтарское военное искусство измышляем…
Глухо простучали копыта лошадей Кривого воеводы и его оруженосца, и Басманов почувствовал, что сводные братья Голицыны придвинулись ближе к нему. Боятся. Еще бы им не бояться: бунтовать это ведь не яблоки из дядюшкиного сада воровать… На новую бунтарскую военную науку Басманову было наплевать, для него сейчас было главное, чтобы пушки не выпалили, превратив и без того неуправляемую толпу вооруженных и грязных людей в бегущее сломя голову стадо. Он присмотрелся…
– Ребята, не боись! – воскликнул, как в отрочестве, когда предводительствовал сводными братишками-малолетками в ночных походах за яблоками. – Андрюха-Хрипун сам себя перехитрил, вот оно что…
И в самом деле, перенацелив пушечные жерла на свой, московский табор, князь Андрей тем самым невольно обезопасил от угрозы обстрела предполье крепости Кромы и те окопы казаков-бунтовщиков, что заменили ее стены и острог. И бунтовщики немедленно воспользовались этим просчетом. Изо всех окопов, землянок и нор в изрытой ядрами земле там повылазили темные фигурки. Без оружия в руках, первые из них выбегали уже к насыпи, ведущей в московский табор. Не мешкая, обратил Басманов свой взор к «Громобою»: обслуга возле него толпилась растерянно, а Кривой воевода, подскакав к насыпи и спешившись, уже тушил фитиль пальника в болотной воде.
Из земляных нор на месте Кром продолжали выползать люди, а бунтовщики, успевшие выбежать на насыпь, сгустились там и, напоминая издали ползущую гусеницу, продвинулись уже на половину насыпи. У пушкарей тоже начались перемены. Обслуга «Медведя» опустила ствол, переводя орудие в походное положение, а пушкари вокруг «Барса» замерли, глядя вслед свите князя Андрея, которая, с главным воеводой впереди, на рысях уходила в сторону Тулы.
И невдалеке, под холмом, в притихшем от удивления Московском лагере, началось шевеление. Это капитан Ганс перестраивал свою роту в походный порядок. Слава Богу! Басманов наставил правое ухо в сторону подползающей все ближе гусеницы.
– Что они там кричат, Ваня?
Князь Иван, отличающийся отменным слухом, ответил не сразу:
– «Братья», – вот что они кричат… И еще: «Замирение». Еще «Царь Димитрий».
– Дело сделано, – заявил Басманов весело. – Сами, без приказа, пушкари по своим ни в жизнь не выпалят. Знаю я наших пушкарей…
Теперь уже и многие стрельцы из московского табора, из тех, что стояли ближе к насыпи, бросились навстречу бунтовщикам. Два человеческих потока должны были бы уже встретиться, однако замерли в самом начале насыпи. И старые бунтовщики, и новые уставились в спины немцев: те, позвякивая доспехами, выезжали уже вслед за людьми князя Андрея Телятевского на тульскую дорогу. А, может быть, вовсе и не немцы стали вдруг им любопытны, а толстые переметные сумы, набитые добычей, на их заводных