Небесный перекресток. Уйти, чтобы вернуться. Арсен Аветисов
янычар одной рукой отвел ее руку, прижимающую напуганного ребенка, а второй рукой саблей полоснул по его голове. Кровь брызнула на платье прабабушки, и второй сын бездыханно повис на ее руках.
Сзади завопили малыши, крик которых не дал ей потерять сознание и упасть прямо на тела своих двух детей, которые только минуту назад смотрели ей в глаза и называли ее мамой. Янычар начал обходить ее, пытаясь понять, кого она прячет за спиной. Прабабушка, выставив вперед моего деда в девичьей одежде, а второму прикрыв голову юбкой, чтобы уберечь от кровавого зрелища, только сказала: «Это дочки». Интерес янычар поубавился, а когда их окликнули сотоварищи, по всей видимости, расправляющиеся с соседями, они и вовсе отошли от нее. Прабабушка, пригнувшись, крепко держа за руки двух оставшихся детей, побежала к лесу. Там ждал ее муж.
Этот запах до сих пор преследует меня. Я помню все оттенки этого неповторимого аромата смеси прокаленной коричневой муки из так и оставшегося загадкой сорта пшеницы с маслом и медом. Томная, тягучая и безумно вкусная – это была единственная каша, которую я ел безропотно и с удовольствием. Прабабушка старалась, чтобы каша получалась без комков. Она растирала смесь, пока та не превращалась в идеальную однородную массу. А еще она готовила волшебный суп из мацони и булгура, который, по ее представлениям, помогал при простуде. В зимние вечера ту же роль выполнял горячий суп из конского щавеля… Если со временем картины тускнеют, звуки стираются, а слова забываются, то запахи и вкусы держатся вечно.
Своего четвертого сына прабабушка потеряла по дороге. Он умер от тифа, как она говорила. Конечно, диагноз мог быть какой угодно: дифтерия, оспа, воспаление легких. Дети беженцев погибали тысячами, прямо на дороге. Зачастую оставались без могил: хоронить не было ни сил, ни возможности. Одним словом, в Тифлис добрались только прабабушка с мужем и их единственный оставшийся в живых сын – мой дед. И я им очень благодарен за то, что они все же выжили и нашли силы дойти до моего города. Ведь этим они подарили мне и этот мир, и эту жизнь.
Практики организованного туризма за границу в моем детстве не существовало. Ее не существовало в целом в стране. Поэтому на лето семья снимала так называемую дачу – деревенский дом, как правило, находившийся в высокогорных районах, где летом температура не подымалась выше двадцати градусов, а ночью приходилось спать под тяжелейшими одеялами, набитыми шерстью. Эти одеяла – отдельная история.
Традиционный уход за одеялами заключался в том, что их каждый год летом распарывали, шерсть промывали, а потом высушивали с помощью длинной кизиловой палки. Никто не задумывался о сомнительности приобретения и эксплуатации этих одеял. Сейчас трудно представить, что надо было весь день с силой хлестать гибкой палкой по разложенной на простыне шерсти, подбрасывая ее в воздух. Смысл, по всей видимости, заключался в насильственной аэрации шерсти.