Стременчик. Юзеф Игнаций Крашевский
Он не хотел верить в то, чтобы сын мог от него уйти.
Когда Стременчик был уже вдалеке от костёла, останавливая по дороге знакомых и исповедуя перед ним своё негодование к бакалавру и клехам, Рыба через ризницу вернулся в костёл, вошёл на хор и вызволил оттуда Гжесия.
– Не хочешь вернуться к отцу? – спросил он его.
Мальчик весь затрясся.
– Не могу, – сказал он, – предпочитаю с голоду умереть!!
В свет пойду…
Рыба надолго заумался… Казалось, что и он это решение хвалил, а думал только о средствах, как бы это сделать.
– Старик ещё может тебя здесь искать, – сказал он потихоньку, – поэтому ты должен укрыться, пока я не снабжу тебя на дорогу… Пойдём со мной…
Сказав это, рыба взял Гжеся за руку, оглядел кладбище и быстро проскользнул с ним в школу, но не завёл его в свою комнату.
Слева был запертый склад костёльных вещей, которые не могли поместиться при костёле. Стояла там конструкция для украшаещего на Великую Седмицу гроба, висели праздничные облачения, поломанные хоругви, лестницы от большого катафалка, редко когда используемые, огромные деревянные подсвечники и целые кучи глиняных лампочек, которыми иногда освещали костёл.
Каждый, хотя бы самый храбрый ребёнок, того возраста, что Гжесь, испугался бы этой темной комнаты, грустной и полной могильной угрозы. Рыба вопрошающе на него поглядел, захочет ли тут укрыться до вечера. Гжесь весело отвечал, потакая головой, и, перекрестившись, смело вошёл, когда ему отворили дверь.
Сквозь одно густо зарешечённое окошко немного света попадало в тёмную комнату, в углах которой были видны зловеще, на чёрных досках, оскаленные зубы, черепа. Гжесь сел у окна, чтобы можно было смотреть на костёльный двор и заметить, если бы отец или брат тут его искали.
Он имел уже сильнейшее решение не возвращаться домой, хотя по нему он тосковал.
Молчаливое позволение бакалавра добавило ему отваги. Он сидел тихо, дожидаясь, что с ним решит Рыба. В полдень осторожно отворилась дверь, старик принёс кусочек хлеба и полевку в горшке, оторванную от своих уст, чтобы его покормить, велел Гжесю есть, сам присев на лестницу от катафалка.
– Идти! Идти! – начал он беспокойно бормотать. – Хорошо это говорить, а ты знаешь дорогу? До Кракова далеко… тракт есть, но дорог много, а если заблудишься?..
– Люди говорят, всякая дорога на конце языка, – ответил Гжесь.
Бакалавр посмотрел.
– А что если старик в погоню пойдёт или пошлёт? – спросил он.
– Сам поехать не может, – проговорил мальчик, – послать некого. Подумает, что я уже сегодня сбежал, и догнать меня не сможет, и наконец… наверно, не очень обо мне забеспокоится.
Опираясь на руку, Рабы думал.
– Живчак завтра до наступления дня едет в Дуклю и Старый Сандч за покупками, а вроде бы и в Венгрию. Можно попросить, чтобы тебя посадил на телегу и довёз хоть куда-нибудь, он один едет… Из Сандча до Кракова…
– Справлюсь, – прервал Гжесь смело, – не бойтесь за меня.
– Но захочет ли Живчак, и не испугается ли твоего отца? –