Девушка без отчества. Алиса Дерикер
с ней переписывались одно время, – извиняющимся тоном сказала она, и я поняла, что это дохлый номер.
Так я никого не найду, кто мог бы хоть что-то знать о маме.
– Наши мамы поддерживали отношения, – Ирина будто бы поставила точку в разговоре.
В комнату вперевалочку вплыла Надежда Марковна, которую мучила одышка при каждом движении, и Ирина бросилась ей помогать.
– Извините, а вы хорошо знали мою маму? – подошла я к рыжей дочери Валентины Степановны, нисколько не смутившись тем, что бабушка даже не сказала мне её имени.
– Ну, не так, чтобы, – замялась она, – мы с ней дружили когда-то. Мы в последнее время переписывались в интернете…
Снова мимо. Все какие-то чересчур старые знакомые. Просроченные. А мне – так и вовсе незнакомые. Что вы все вообще тут делаете? Зачем вы приехали?
И где живые люди? С кем дружила, общалась моя мама в последние годы? И, кстати, вдруг осенила меня гениальная мысль, а кто был её супервизором?
– Вон иди у Бори спроси, с кем мать общалась, – шепнула бабушка мне в самое ухо, – поди, он знает получше моего.
И я пошла к дяде Боре. Дядя Боря был старше мамы лет на пять или шесть. Поначалу, когда они начали встречаться, мне он очень не нравился: от него всегда резко пахло, и ещё он крал у меня мою маму. Потом мы переехали к нему. Мне было года четыре, я плакала и говорила, что останусь жить с бабушкой и дедушкой, и никуда не поеду. Потом я привыкла к его присутствию, к его запаху, к ногтям в заусенцах и пугавшим меня шуткам. У нас с дядей Борей было абсолютно разное чувство юмора.
И хотя дядя Боря всегда держал со мной дистанцию, под конец мы с ним притерпелись что ли, и у нас даже появилось что-то отдалённо напоминающее симпатию. Нет, я бы всё-таки не назвала это симпатией, скорее – согласие. Ну, всё равно же не деться никуда.
Дядя Боря стоял у окна на лестничной клетке и курил. Вся одежда на нём была до нельзя прокуренная: и куртка, и кепка, и ногти на пальцах у него пожелтели от никотина, а на щеках была неаккуратная, неравномерно седая щетина. А ещё у дяди Бори из ноздрей торчали волосы, и это тоже было очень неприятно. Я никогда не понимала, что моя мама могла в нём найти. И сейчас меня это испугало: если ей нравился вот такой вот дядя Боря, вдруг и мой папа такой же?
– Дядь Борь, – позвала я. Он только хмыкнул в ответ, показывая, что слышит меня, даже не обернулся.
Я не знала, что спросить, и он молчал. Он никогда не отличался чуткостью. Эмпатия? Нет, не слышали. Скорее равнодушие и косноязычие. И – да, мне он казался человеком, слепленным только из отрицательных качеств. Может, спросить у него про отца, вдруг, он что-то знает?
– Дядь Борь, – сделала я второй заход, – а у мамы друзья вообще были?
Он даже обернулся – не ожидал такого вопроса, и сам вопрос его удивил. «Друзья? А зачем они?» – читалось в его глазах, и я поняла, что этот разговор – ещё одна пустая трата времени.
– А я почём знаю? – и он снова отвернулся от меня и уставился в окно. Зажженная сигарета дымилась в пальцах, но пока я стояла тут, он ещё ни разу ею не затянулся. Я догадывалась, что это не первая сигарета, возможно, прикуренная