Квадрат жизни. Грань первая. Путешествие. Дар Амурский
думалось, что дядя проглотил целый арбуз. – Минуточку, минуточку, просьба пустяковая, – он проворно засеменил от своей палатки.
– Добрый день, – отвечаю ему с вежливостью, которая обостряется у меня в неясных ситуациях, – можно не извинять, ты уже обратился. Могу чем-то помочь?
– Скажи, друг, средство от мозолей найдется, чтобы быстро помогло? Все взяли, а аптечку забыли, выручай, беда, – но просительно уставился на меня, надеясь на чудесное исцеление.
– Из быстрых только нож. Нет пальца или пятки, нет и мозоли. Полагаю тебе не понравится, – шутка не удалась, пришлось ответить серьезно. – Могу предложить только лейкопластырь, из тех, которые не отклеиваются, – договорив, стягиваю рюкзак, и быстро расстегиваю клапан.
Толстяк расплылся в улыбке, пылая алыми от жары щеками, и махнув рукой, проговорил:
– Только это не мне надо. Жена, Валя, ногу натерла, так вперед рвалась, с непривычки видимо, или обувка узкая. Мы поначалу хотели до следующей стоянки дойти, там помощи спросить, а то больно жадные путники здесь встречались.
Из-за пестрого шатра, скрывавшего от нас вторую половину стоянки, раздался ворчливый голос:
– Никаких следующих стоянок, и думать забудь, мне и тут хорошо, если бы не нога. Где там пластырь, целые сутки маюсь, давайте скорее.
В тени шатра замечаю сидящую вторую половину, а точнее половинище, краснощекого Толика, имя которого выяснилось из коротких реплик супругов, больше похожих на перебранку. Даже без личного опыта медицинских курсов, беглый взгляд на травму успокаивает моего внутреннего спасателя всех вся, действительно пустяковая проблема, зато кричит как белуга, правда слышать, как эта белуга кричит мне не доводилось. По мне можно многое стерпеть, однако Валя проявила капризный нрав, что не самое худшее в глубоком погружении. Вручаю ей рулон пластыря, и отхожу в сторону, осматривая окрестности, и чтобы наверняка не смущать. Пришлось порядочно удалиться, избегая столкновений с разрезвившимися детьми, эдаких малых и средних кабанчиков.
Тем временем заботливый Толик успокаивал жену, и в пронзительной полуденной тишине его слова не остались тайной:
– Теперь точно заживет, ты потерпи с недельку. И вообще, можно дальше к вершине не идти. Да-да, дорогая. Брехня это восхождение, брехня. Мы уже и так на вершине, разве нет, чего еще желать то? Пусть другие, у кого свербит в одном месте, по лесам носится. Мы и так вон на какую гору залезли.
– Ох, наконец-то понял, что тебе говорила. Поди те два лося с шилом в одном месте надоумили, чуть лагерь нем не снесли, – она тяжело отдышалась, размахивая импровизированным веером. – Мне тут правда хорошо, и детишкам весело, гляди как разыгрались. Ладно, хватит, на сто рядов уже замотал. Давай, устраивай нормальный лагерь, а то, как бедные родственники притулились.
Толстяк вернул мне коробочку и, поблагодарив, распрощался, задорно хлопнув по плечу, расплывшись в белозубой улыбке. Удаляюсь по дороге вниз, а ветер доносит до меня, наконец,