Радужная вдова. Роман Канушкин

      – Не надо себя винить. И не надо себя ненавидеть. – Он протянул ему слабую руку. Лютый придвинулся к нему ближе.

      – Как? Я ведь только хотел, чтоб все было по-человечески. Я всем это предложил. – Лютый крепко сжал протянутую ему руку. – Только теперь ничего не вернуть. Это я виноват, с этой свадьбой, я!

      – Ты лишь пытался быть собой. За это нельзя винить. Не казни себя.

      – Игнат, но…

      – Послушай, я хочу, чтоб ты знал: я очень любил Андрюху и так же страдаю от того, что случилось. Прими мои самые искренние соболезнования. Я рядом… брат.

      – Спасибо. Спасибо, Игнат. – Лютый горячо пожал его руку, а потом, с трудом сдерживаясь, произнес: – Держусь, братан…

      Игнат печально улыбнулся:

      – Будем держаться.

      – Что нам остается? Другого выхода нет, верно?

      – Как мама, Настасья Сергеевна?

      – Седая стала… Я не могу ей в глаза смотреть, Игнат, не уберег пацана. Он был так далеко от всего этого. Очень боюсь, как бы с матерью чего не случилось.

      – Ладно, брат, выкарабкаемся.

      – Слава Богу, никогда фотографироваться не любила. Этот ведь паскуда туда всех тянул. А мать говорит – я потом, отдельно с детьми… Вот. Потом уже ничего не вышло.

      – Выкарабкаемся, – повторил Игнат.

      Появилась медицинская сестра. Лютому пора было на перевязку. А Игнат почувствовал, что за эти несколько минут неимоверно устал. Лютого пересадили на движущееся кресло. Улыбчивая сестра покатила его к выходу из палаты. Игнат провожал его глазами.

      – Подожди, – обратился Лютый к сестре, когда они проезжали мимо койки Игната.

      Лютый чуть наклонился к нему.

      – Я их зарою, – произнес он. Очень тихо и очень жестко. – Я их всех зарою! Ты мне поможешь.

      Игнат смотрел на него молча. Потом, когда дверь за Лютым закрылась, он снова повернул голову к потолку. Трещина задрожала и начала удаляться. Игнат прикрыл глаза. Он был еще очень слаб. Сон, похожий на забытье, обступил Игната со всех сторон, увлекая его в свою призрачную страну. Но голосов, тех дружелюбных голосов, больше не было.

      Беспощадное Время Мужчин не знает жалости. Но наверное, в нем осталось место для сострадания.