Эпоха вечного лета. Максим Савельев
запахи заставляют вдруг вздрогнуть и ненадолго мысленно вернуться туда, где до сих пор лето – и как будто бы оно вечное. Туда, куда так хочется опять, но невозможно возвратиться.
Позитивные негативы
Присаживаясь на перевёрнутое ведро, стряхивая с себя пыль и откашливаясь, я смотрю на улицу в небольшое замызганное оконце полуподвального помещения. Вижу ноги прохожих, идущих куда-то по своим делам. Среди строго наглаженных брюк и джинсов то и дело мелькают похожие на солнечных зайчиков белоснежные гольфики в изящных туфельках. Это шагают по улице школьницы, чей искренний восторг объясняется волнующим явлением природы: ВЕСНА! Многим, наверное, известно то головокружительное ощущение счастья, которое зарождается где-то внутри с первой мартовской капелью, затем просыпается, сладко потягиваясь, в апреле и, наконец, в мае – под запах грозы – вырывается наружу, взрываясь и искрясь на солнце каплями игристого, пьянящего чувства.
Я радуюсь за них и радуюсь вместе с ними, сидя в сыром подвале, собирая в мусорные пакеты ценное барахло, в течение долгих лет накапливаемое моими недалёкими предками. И если бы не это объявление, составленное в строгой, почти угрожающей форме, где «до 27 мая жильцам убедительно предлагается очистить подвальные помещения во избежание конфликтов между жильцами в связи с модернизацией подвальных помещений» (бред какой-то), я бы ни за какие коврижки не стал бы в эти весенние дни вдыхать пыль веков, перебирая полуистлевшие тряпочки и бумажечки. Но чего не сделаешь во имя модернизации и во избежание конфликтов!
Старые лыжи, пробитые кастрюли, кипы газет, прожжённые штаны, клюшки, поломанные утюги, швабры, фотоувеличители и десятки килограммов когда-то, наверное, приобретённых по блату, но уже испортившихся фотореактивов теперь носят характерное и смешное название – тряхомудия.
Уже почти четыре часа ощущая себя археологом, я рассуждаю сам с собой, злюсь и не могу найти ответ на таинственную загадку – почему сразу нельзя было всё это вынести на помойку, ё-моё?! Обливаясь потом, кряхтя и упираясь ногой в полочную стойку, я пытаюсь вытянуть остатки ламповой радиолы, но слышу треск и, чихая от пыли, уже лежу, заваленный коробками, мешками и старыми чемоданами.
Нелестно отзываясь о модернизации подвальных помещений, разгребая узлы и тюки, я пытаюсь присесть на чемодан, который трещит подо мной и разваливается, рассыпая вокруг меня всё содержимое. В треснутом шифоньерном зеркале я вижу своё отражение – взлохмаченного мужчину с физиономией только что закончившего смену шахтёра. Он улыбается мне, а я ему.
Желание поскорей уйти домой и принять душ куда-то пропадает, когда я вдруг обнаруживаю свои школьные тетрадки, дневники и альбомы для рисования, которые разбросал вокруг меня внезапно треснувший чемодан.
Не знаю, практикуется ли это сейчас в современных школах, но в моём дневнике среди прочих дисциплин отмечались оценками прилежание и поведение ученика – и даже выставлялись годовые