Чертобой. Свои среди Чужих. Сергей Шкенёв
был еще тем эстетом: Битлы, Чайковский, Ванесса Мэй, Фредди Меркьюри, Элтон Джон. Хм… больше половины – пидоры. Но талантливые, заразы, вот чего не отнять. А это, в красной коробочке? Джо Дассен. Надо же, точно такая подборка, как и у меня была когда-то. Ставлю диск, и над нашими полями звучит голос слишком рано умершего шансонье, поющий про поля Елисейские. Париж… нет уже, наверное, праздника, который всегда с тобой. И твареныши давно доели последнего официанта в «Клозери де Лила». А музыка осталась. Давай, друг, пой! Нельзя стать бессмертным, но в человеческой памяти можно оставаться всегда молодым. У тебя это получилось, теперь наша очередь.
Опять захрипела рация:
– Чертобои, ответьте Птицефабрике.
– Старший слушает.
– Это Гусь-двадцать второй. Вижу джип со стороны Фроловского. Вы?
– Нет, блин, Дед Мороз на Снегурочке. Конечно, мы. Только заезжать не будем, пройдем по главной улице на Ворсму. Если есть хвост – обрубите. Как понял?
– Принято, Чертобой. – В динамике было слышно, как заколотили в обрезок рельса, объявляя тревогу. – Ждем.
– Добро, Двадцать второй, сейчас будем..
КПП промелькнуло слева, со стороны Андрея, и сзади сразу же захлопали выстрелы. Один, второй… два дуплета… еще одиночный. Не так уж и много за нами собралось, видимо, вчера изрядно проредили местное поголовье. Теперь не меньше недели в округе будет более-менее спокойно. Пока набегут на освободившиеся охотничьи угодья. Да и хорошо, сейчас самый сенокос начинается, все чуть-чуть безопаснее.
– Птицефабрика, ответь Чертобою-старшему.
– Я Гусь-двадцать второй.
– Спасибо, ребята.
– Да ладно, Михалыч, сочтемся.
Ну да, на том свете угольками рассчитаемся, если раньше не попадем в желудок к тваренышам. Кстати, а чем они питаются? Вряд ли осталось столько народу, чтобы хватило на прокорм. И в лесах никого нет. Даже зайцы пропали. И из крупных птиц – разве что водоплавающие. Ни глухаря, ни тетерева, ни куропатки. Скушали? А потом? Не комаров же ловят? Вот было бы здорово, если бы друг друга передавили. Просыпаешься в одно прекрасное утро, а на улице, как и прежде, кошки мяукают, собаки лают, пьяный сосед под забором валяется, жирная рожа с экрана телевизора об успехах экономики рассказывает… Нет, на фиг надо, сосед пусть лежит, а без рожи в ящике как-нибудь обойдусь.
В Ворсму въехали под грустную песню про следы на выпавшем снегу, помните ее в русском переводе? «Снег кружится, летает, летает…» В оригинале лучше, душевнее как-то. Вот промелькнула за окошком больница – наша вчерашняя цель, потом пошли частные дома с заросшими бурьяном палисадниками. В крайнем до самого Нового года, может, чуть больше, жила семья. Категорически отказывающаяся переселяться в Грудцино. Баптисты или адвентисты – не знаю точно, кто именно, но умудрились продержаться два с половиной года без всякого оружия. По весне нашел здесь восемь скелетов, разбросанных в беспорядке по разным комнатам – два больших и шесть маленьких. Во всяком случае, черепов со следами острых зубов было столько.
Мостик