Полное собрание сочинений. Том 33. Воскресение. Черновые редакции и варианты. Лев Толстой
все было съ самаго начала совершенно ясно. Кругомъ виноваты были помщикъ, отнявшій лугъ, принадлежавшій крестьянамъ, судебное учрежденіе, признавшее этот лугъ помщичьимъ и присудившее взысканіе издержекъ съ крестьянъ, виноваты полицейскіе чины, виноваты теперь эти судьи съ танцоромъ во глав и съ своимъ товарищемъ прокурора и Судебнымъ приставомъ за то, что они позволяли себ издваться не только надъ людьми, но надъ правдой. Но тутъ на суд выходило, что виноваты мужики, и на вопросы, поставленные присяжнымъ, несмотря на все стараніе ловкаго защитника, защищавшаго не по существу дла, а по формальной сторон, нельзя было иначе, какъ обвинить крестьянъ.
Странно и совстно было смотрть на этихъ крестьянъ, нкоторыхъ изъ нихъ старцевъ, которые, не шевелясь и не измняя положенія, спокойно сидли, ожидая, когда это кончатъ господа т глупости, которыя почему то они считаютъ нужнымъ продлывать надъ ними. Въ томъ, что они не виноваты въ томъ, что скосили принадлежащiй имъ и признанный за ними лугъ для того, чтобы имть сно и кормить имъ своихъ коровъ, овецъ и лошадей, для нихъ, очевидно, не могло быть никакого сомннія, совершенно независимо отъ того, что скажутъ эти люди, разсвшіеся на разныхъ мстахъ въ шитыхъ воротникахъ и съ бумагами, въ которыхъ они что то читаютъ.
Дло продолжалось еще дольше вчерашняго, и только въ 7-мъ часу вечера кончились рчи, и предсдатель передалъ вопросы присяжнымъ.
Несмотря на усилія Нехлюдова совершенно оправдать мужиковъ и отвчать прямо – не виновны, несмотря на очевидность невиновности, старшина настоялъ на томъ, чтобы отвчать на вопросы точно, хотя и сколько возможно облегчая мужиковъ и давая имъ снисхожденіе.
Въ 8 часовъ все кончилось, мужиковъ приговорили къ наказанію, къ слабому, но всетаки наказанію, нкоторыхъ къ тюремному заключенію, и опять возложили на нихъ издержки.
* № 40 (рук. № 8).
Вдь если мы хотимъ оградить себя отъ такихъ людей, какова теперь Катюша, то надо, чтобъ она оставалась Катюшей, а не длалась Любкой. И это можно. Можно было и Симона съ Евфимьей сдлать людьми, если бы ихъ учили добру, закону Христа, а не постановк свчекъ, и дали бы имъ возможность жить на земл (какъ говорилъ извощикъ, вспомнилъ Нехлюдовъ), а не приставили ихъ на всю жизнь выносить наши нечистоты, какъ Евфимію и Симона. A Смл[ь]ковъ? Отчего жъ бы ему не быть человкомъ, если бы его учили чему нибудь кром того, что питье и развратъ – это молодечество, а богатство – это добродтель. И неправда, чтобы это было невозможно. Не только не невозможно, но это въ сто разъ легче чмъ то, что длается теперь, съ этими слдователями, частными секретарями, судьями, Сенатами и Синодами.