«Харбинская» операция НКВД СССР 1937–1938 гг. Механизмы, целевые группы и масштабы репрессий. Наталья Потапова
безопасности (УГБ) УНКВД, но и прокурором. Задержания осуществлялись на основании постановлений и ордеров на арест, подписанных, как правило, начальниками отделений и отделов УГБ УНКВД. Функции прокуратуры ограничивались визированием постановлений на массовые аресты. На следствие отводилось не более месяца, после чего составлялось обвинительное заключение, в котором кратко излагалась суть обвинения. Роль прокуратуры в реализации «национальных» операций была сведена к минимуму, а полномочия НКВД были неограниченными.
Дела на «харбинцев» сотрудники НКВД заводили еще летом 1937 г., т. е. до принятия приказа № 00593[79]. Поэтому уже две недели спустя после начала операции в Москву поступили первые списки арестованных, обвиняемых в «японском» шпионаже, а первый протокол Комиссия НКВД и Прокурора СССР подписала в конце сентября 1937 г.[80]
Помимо следователя, обвинительное заключение, в котором кратко излагалась суть обвинения и определялась инстанция (судебная или внесудебная), которая будет выносить окончательный приговор, подписывали начальники отделений и отделов. После этого предлагаемую меру наказания утверждал начальник НКВД (УНКВД). На основании следственных материалов составлялись краткие справки на каждого арестованного с указанием биографических данных и сведений, характеризующих степень «виновности». Справки с предъявленным обвинением сшивались в «альбом», отдельно по «польской», «немецкой», «харбинской» и другим операциям. «Альбом» сопровождался списком указанных в нем лиц с отнесением к первой или второй категории. Каждая «альбомная» справка была подписана начальником НКВД (УНКВД) и прокурором (своеобразная территориальная «двойка»). После этого документы отправляли в Москву для утверждения приговоров Комиссией НКВД и Прокурора СССР. Такой порядок осуждения получил название «альбомного». Согласно приказу № 00593 НКВД СССР, «альбомы» должны были составляться и направляться в центральный аппарат ежедекадно, однако на деле это требование не выполнялось.
Следуя директивным инструкциям, в первую очередь закрытому письму № 60268 от 20 сентября 1937 г., карательные органы выявляли «шпионов», «диверсантов», «террористов», «участников контрреволюционных фашистских формирований» и прочий «контрреволюционный элемент». Так, согласно докладной записке начальника УНКВД УССР по Днепропетровской области от 3 января 1938 г., за первые полгода проведения операции аресту подверглись 200 выходцев из Харбина. Как «завербованные» Японией прошли 165 чел., среди которых: «шпионов» – 65, «диверсантов» – 34, «террористов» – 27, «участников контрреволюционных фашистских формирований» – 19 и прочих «контрреволюционеров» – 20, остальным инкриминировали троцкизм[81]. Такого рода перечень обвинений воспроизводился и в других республиках, областях и краях страны[82].
Как нам представляется, в репрессиях по «кулацкой» операции, серии
ОСД ГААК. Ф. Р-2. Оп. 7. Д. 5858, 4950.
Архив УФСБ по Омской области. Ф. 6. Пор. 9828.
ОГА СБУ. Ф. 16. Оп. 30. Д. 284. Л. 83.