Мы совершенно не в себе. Карен Джой Фаулер
из колледжа ходит в другие места. Здесь Дэвис вплотную приближается к низам: бар собирает тех, кто выпивает по-настоящему, они здесь заявляют о себе — армия немрущих мутантов, из которых большинство когда-то училось в местной старшей школе и жило по старинке, разгульно, от футбола до скейтборда, от скейтборда до пивной вечеринки. По телевизору показывали баскетбол – “Никс” против “Лейкерс”, на полную громкость, – а в комнате звенела зомби-тоска по прошлому. Все вместе складывалось в неоднородный гул.
Похоже, Харлоу знали все. Бармен сам принес напитки. Стоило мне съесть горсточку арахиса, он подходил и добавлял орехов. Едва мы опустошали кружки, прибывало новое пиво, угощение то от одного мужика, то от другого, а когда они подходили к нашему столику, Харлоу давала им от ворот поворот.
– Очень жаль, – говорила она, широко и сладко улыбаясь, – но у нас как раз сейчас очень важный разговор.
Я задавала ей вопросы: откуда она (Фресно), как долго живет в Дэвисе (три года) и чем планирует заняться после колледжа. Она мечтала уехать в Ашленд, штат Орегон, делать декорации и освещение для тамошней Шекспировской труппы.
Она задавала вопросы мне: что бы я предпочла, быть слепой или глухой, умной или красивой? Могла бы я выйти замуж за ненавистного мужчину, чтобы спасти его душу? Был ли у меня хоть раз вагинальный оргазм? Кто мой любимый супергерой? Кому из политиков я бы сделала минет?
С таким пристрастием меня еще никогда не допрашивали.
Кого я больше люблю, мать или отца?
Тут мы уже ступили на опасную почву. Иногда лучше избегать разговора отмалчиваясь, а иногда – с помощью разговора. Я еще способна говорить, когда мне нужно. Я еще не забыла, как разговаривать.
И я рассказала Харлоу об одном лете своего детства, о том лете, когда мы переехали из фермерского дома. Эту историю я рассказывала часто, она выручает меня, когда люди начинают спрашивать о моей семье. Она должна казаться очень личной, как будто я раскрываюсь и копаю вглубь себя. Правда, если выкрикивать ее по частям в гремящем баре, она срабатывает хуже.
История начинается с середины, когда меня отправляют к дедушке Джо и бабушке Фредерике.
Без всякого предупреждения. Сейчас я уже не могу вспомнить, какую причину выдумали родители, в любом случае, я не купилась. Ветра роковых перемен я чуяла сразу. Мой вывод был, что я чем-то провинилась и меня отдали в другие руки.
Дедушка и бабушка Куки жили в Индианаполисе. У них был жаркий, душный дом с особенным запахом – вроде бы и приятным, но не совсем, как пахнет лежалое печенье. В моей спальне красовалась картина с мужчиной и женщиной в карнавальных масках, а в гостиной – все эти поддельные азиатские штуки. По-настоящему поддельные. Поддельные подделки. Помните жутковатых мудрецов с настоящими человеческими ногтями? А теперь вообразите, каково засыпать в этом доме.
Другие дети на нашей улице были намного старше. Я смотрела на них из-за прозрачной двери: мне хотелось, чтобы они спросили у меня что-нибудь такое, что я знаю,