Месть Альбиона. Александр Домовец
у вас на крайний случай ничего не предусмотрено!
Прохор помолчал, задумался. Хмуро взглянул на Арсения.
– Ну, допустим, – сказал наконец. – Но ты мне сначала вот что объясни… Ты-то зачем в это дело полез? Да ещё кровь шпику пустил? Ну, взяли бы нас обоих, так тебя назавтра бы и выпустили, ни при чём ты здесь. А теперь… Или ты против власти?
– Тебя, дурака, пожалел, – огрызнулся Арсений, отворачиваясь. – Успеешь ещё на каторге нагуляться…
Чушь, конечно. Арсений никогда никого не жалел. Вот власть не любил до ненависти, это правда. При слове «власть» сами собой вспоминались голодные тяжкие годы в колонии, куда парня упёк суд. О том, что другого решения суд принять просто не мог, коль у Арсения на руках отцовская кровь, – об этом он просто не думал. Месть за убийство матери безоговорочно считал справедливой и ни о чём не жалел… вот разве о том, что не может дотянуться до судьи и прокурора, один из которых требовал наказания, а другой приговорил.
И всё же не одно лишь глубинное отвращение к власти заставили его уложить легавых. Со времён отсидки с Арсением творилось странное. Всякий раз, когда на него нападали или просто хотели обидеть, он делался сам не свой. Сознание словно отключалась, и не Арсений это уже был, – машина для жестокого боя, а доведётся, так и для убийства. В таком состоянии он не чувствовал ни боли, ни страха. Не раз, очнувшись после драки, он и сам удивлялся тому, что сделал с противником или противниками…
– Ладно, – сказал Прохор. – Пошли тогда. – И, помолчав, добавил: – А ловко ты их завалил. Может, и нам сгодишься. Я, в общем, сам к тебе приглядывался…
Арсений только пожал плечами. Ещё вопрос, кто кому сгодится.
Они пришли на окраину города. Прохор постучался в калитку маленького неказистого дома. Его впустили, Арсений остался на улице. Сел на скамейку у забора, поёжился, – в конце сентября уже было зябко. Закурив, начал вспоминать, не осталось ли чего важного в снятой каморке, куда хода больше не было. Хотя… что важного может быть у слесаря с невеликим заработком? Кое-какая одежда, немного белья, выходные ботинки, – вот, пожалуй, и всё. Да, ещё держал под матрацем вид на жительство. Но это уже неважно. Если Прохор договорится с товарищами, документ будет новый.
Ждать пришлось долго. Арсений даже задремал, привалившись спиной к забору. Но вот скрипнула калитка, и появился Прохор.
– На вот, держи, – сказал он, протягивая паспортную книжку.
Арсений кое-как сквозь темноту прочитал документ. Выходило, что теперь он уроженец села Дерябино Курской губернии, двадцати лет от роду, неженатый, православный, по роду занятий ремесленник, а зовут его отныне Василий Степанович Перебейнос.
– За такую фамилию душевное спасибо, – буркнул он, засовывая книжку во внутренний карман пиджака. – Денег-то дали?
Вместо ответа Прохор похлопал по карману и кивнул.
– Тогда на вокзал, – решительно сказал Арсений. – Только надо сообразить, куда билет брать.
– В Москву, – коротко откликнулся Прохор.
– Да? А почему именно в Москву?
– Есть