Месть Альбиона. Александр Домовец
мистер Белозёров. Мистер Фалалеев, должно быть, вам обо мне рассказал.
– Да, конечно…
Накануне художник сообщил письмом, что предложение нарисовать портрет дочери посла принимает и готов приступить к работе немедленно. Письмо отвёз в посольство импресарио Сергея Фалалеев. Послание было вручено помощнику посла мистеру Фитчу. С ним же состоялись переговоры о цене будущей картины. Сошлись на семи тысячах рублей, причём, как сообщил потирающий руки Фалалеев, треть суммы полагалась авансом. В другое время Сергей обрадовался бы – таких денег за портрет он ещё никогда не запрашивал, – однако теперь ему, в общем, было не до денег. Во всяком случае, в предстоящей работе они уж точно были не главное.
– Оу, вы знали, кого прислать! Ваш импресарио умеет торговаться! Но нас, англичан, торговлей не испугаешь, – с этими словами Фитч хохотнул. – Надеюсь, условия, на которых мы остановились, вас устраивают?
– Вполне, – лаконично ответил Сергей, с интересом вглядываясь в собеседника. Как всякий истинный художник, он был физиономистом и неплохо умел читать характеры по внешности. Сейчас он видел перед собой человека, довольного собой, ценящего жизнь с её радостями, с отменным пищеварением, – на это безошибочно указывал прекрасный цвет лица. Короче говоря, с виду гедонист гедонистом. Однако холодные искры ума в серых, глубоко посаженных глазах подсказывали, что человек этот вовсе не прост.
– Сейчас мы, если не возражаете, пройдём к послу. Он ждёт вас. И вы сможете познакомиться не только с ним, но и с мисс Элен, – предложил Фитч.
– Йес, оʼкей, – щегольнул Белозёров.
– Оу, вы знаете английский?
– А как же. С десяток слов, не меньше…
Он не стал уточнять, каких именно. А дело в том, что одна из пассий Белозёрова в его гусарскую бытность, сущая британофилка, взахлёб учила английский язык. И, между прочим, не пускала Сергея к себе в постель, пока тот не произносил, словно пароль, какую-нибудь фразу вроде «Ай лав ю, дарлинг» или «Ай вонт ту кисс ю». Хочешь не хочешь, а выучишь…
По мраморной лестнице они поднялись на второй этаж и зашли в обширную приёмную. Здесь кипела жизнь. Женщина за столом что-то проворно печатала на пишущей машинке «Ремингтон». Молодой человек, склонившись над стрекочущим аппаратом, изучал узкую телеграфную ленту. Другой человек обложился кипой русских газет и делал какие-то пометки в блокноте, – вероятно, для доклада послу. Словом, все были при деле.
Фитч на секунду заглянул в кабинет и тут же пригласил Белозёрова.
Сидевший за необъятным столом Роберт Бернет Дэвид Мориер обладал внешностью незаурядной. На продолговатом лице выделялись мощный морщинистый лоб, массивный подбородок и монументальные бакенбарды, – единственная растительность на безукоризненно лысой голове. Между лбом и подбородком безраздельно царил крупный нос с аристократической горбинкой. Уверенный взгляд чёрных глаз гармонично довершал облик человека сильного и властного, – под стать представляемой империи.
И всё же внимание Сергея сразу же привлекла