Дорога так далека. Артем Соколов
дышать. И вода тяжелая. Надо фильтр поменять. Денег нет. Не важно. Не сейчас.
Он стоял под душем и старательно тер тело руками везде, где мог дотянуться. Он снова прибавил горячую воду и стиснул зубы от боли. Боль нас очищает; боль – это катарсис; лучше боль от горячей воды, чем от того, что он чувствует.
Тяжело дышать. Дышать тяжело. Он стукнул кулаком по скользкой кафельной стене. Больно.
Волосы такие мокрые, такие липкие. Он несколько раз продрал их пальцами, затем еще и еще, изо всех сил растирая кожу головы до боли.
Для мальчика все закончилось. Для него нет. Он слишком слаб, он не может. Просто не может. Снова хрипло выдохнув воздух, мужчина резким движением откинул штору ванной и схватил с раковины бритвенное лезвие. Дыхание зачастило; сердце болезненно стучало о ребра. Мужчина сгорбился и прижал лезвие к запястью. Ему было страшно. Он зажмурил глаза и надавил на лезвие. Секунда, две, три. Он повел лезвие.
«Нет!» – Мужчина с надломленным ревом швырнул лезвие куда подальше. На руке остался неглубокий надрез немногим более сантиметра в длинну. Он не может, просто не может. Трясущимися руками он снял с полки небольшой пластиковый пузырек. Внутри мокрая коричневатая кашица. Щедро зачерпнув самопальный опий на палец, он закинул несколько порций себе под язык.
Мужчина лег на дно ванной и обхватил себя руками, подтягивая колени так, что горячая вода попадала на все его тело. Он заплакал. Горько, противно и просто жалко.
***
Медленный по сравнению с Москвой ритм жизни Нижнего раздражал Максима. Внутри не переставала кипеть. Слабо, тихо, но непрерывно, стоило его мозгу с утра осознать, что он больше не спит, и до того неуловимого момента отключения. А может и в перерыве, но он не помнил.
Снова сидя в фургоне, они слушали Гришу через микрофон. Слушая шаги Гриши, Максим не переставал думать о потраченных на образ следователя деньгах. Под ложечкой сосала крайне неприятная тревожность, какая всегда бывает при попытке смазать карту серого будня. Может, не стоило пытаться? Может, это все закончится крахом всего?
– Войдите. – В кабинете Гришу за столом ждал Александр Анатольевич. Строгое лицо с выдающимися бровями, неестественные губы и жидкие чуть седые волосы.
– Здравствуйте, Александр Анатольевич?
– Я. Прошу, проходите, садитесь.
Грише не понравилось как учитель его пригласил. Учитель держался учтиво, но не униженно; его лицо действительно выражало деловитость, но на стул он указал рукой, при этом глядя на Гришу не мигая.
– Благодарю. У меня к вам пара вопросов.
– Валерия Михайловна меня предупредила. – Он говорил довольно громко, но спокойно, смотрел Грише прямо в глаза. – О Мише Преображенском, как я понимаю? – Гриша кивнул. – Хороший был мальчик, – произнес Александр Анатольевич, со вздохом отводя глаза.
– Как я понимаю, он у вас был на карандаше?
– Что вы имеете в виду? – учитель впился в Гришу взглядом.
– Он