Чёрный квадрат с махоньким просветом. Владимир Арсентьевич Ситников
растерянного парнишку-художника. Он решил сам убедиться так ли безвинен Антон Зимин. И не врёт ли его учитель, говоря, что даже машину тот водить не умеет.
Во дворе СИЗО стояла полицейская машина. Подведя к ней подследственного Зимина, Виктор Викторович открыл дверцу.
– Садись на водительское место. Вот ключ. Включай, – умещаясь рядом, сказал следователь.
– Я не умею, – в испуге вырвалось у Антона.
– Включай!
Антон вставил ключ. Машина загудела.
– Поехали, – скомандовал следователь. Машина дёрнулась и вдруг понеслась прямо на столб.
– Ну ты меня ещё угробишь, – перехватив баранку, крикнул Виктор Викторович и успел повернуть ключ зажигания. Машина замерла в полуметре от столба.
Пересев на водительское место, следователь потребовал:
– Рассказывай, как шёл, где подсел в «Мерс», где и кого по дороге встретили?
Он рассчитывал, что студент проговорится или он узнает в поездке что-то достоверное.
Однако ничего не прояснилось. Обвинение в краже не подтвердилось, а подозрение осталось. Но и было зафиксировано в формулировке «возможно способствовал краже» ценностей госпожи Ситчихиной на сумму предположительно более ста тысяч рублей.
Не запутанных дел не бывает. А это показалось запутаннее других. Хотя как сказать…
Если бы хватило у следователя Гвоздева времени и терпения доехать до карьеров, то застал бы он там парней, играющих в волейбол. Спроси он их о бородатом парне и долгане, который приехал с ним, они наверняка бы признали его. А ещё сказали бы о том, что очень приметных девчонок, которые были с ними, звали Светкой и Леркой. И, конечно, они были хорошими знакомыми парней, потому что и целовались и что-то пили. И Машина марки «Мерседес» стояла неподалёку. Очень дорогая. Приметная «тачка». На таких ездят денежные люди.
Однако, миновав мост, Виктор Викторович повернул обратно. Много дел ждало его на работе. И возникло сомнение: а была ли косметичка с драгоценностями? И были ли драгоценности драгоценностями?
Малевич – маляревич
В СИЗО Антон пережил самые тяжкие дни и ночи, полные угрызений совести, стыда и душевных мук: «Такой позор!» Закусив зубами сгиб правого указательного пальца, он лежал на шканке и думал о том, что теперь ничего ему не остаётся, кроме как повеситься или, бросившись с высокого этажа, разбиться подобно чашке, упавшей на мостовую. Тогда все муки кончатся. На Мишкины утешения, что ничего страшного не произошло и они в свои девятнадцать ещё не раз сумеют всё исправить, только вздыхал и отворачивался к стене. На стене в наплывах серой краски угадывались какие-то противные безобразные рожи. Ничего утешительного не виделось и тут.
Мать писала успокоительные письма, Николай Осипович бодрил: «Главное – не падать духом», а от Светки не было ни строчки, хотя он писал ей наполненные любовью и тоской послания. На бумажный лист, адресованный Николаю Осиповичу, попали слова, которые обеспокоили и мать, и учителя. «Здесь говорят: небо в клеточку, а для меня оно превратилось