Зеркало судьбы. Виктор Точинов
упряжи: пышная бахрома, золоченые бляшки, наклепанные повсюду. И его, Лагарры, многочисленные серебряные монограммы, из множества переплетенных букв. (Боб, как и прочие мексикашки, являлся носителем целой грозди имен: Борхес-Антонио Ледехас ла Гарра Делькон, – Акула Додсон выслушал, хмыкнул, и тут же забыл, сократив до Боба Лагарры.)
Боб закончил возиться с упряжью, зашвырнул всю богато изукрашенную сбрую подальше в заросли чапараля. Лошадь стала неопознаваемой, мало ли дохлятины валяется в предгорьях на радость воронью и грифам-стервятникам?
Акула Додсон принял решение.
– Очень мне жалко, Боб, что твоя гнедая сломала ногу, – произнес он негромко, выжидая: потянется ли к мешку мексикашка?
Потянулся… Не мог не потянуться… После стольких трудов и тревог даже не посмотреть, за какой же куш шла большая игра?
Додсон и впрямь жалел о сломанной ноге кобылы, но лишь поначалу. Теперь перестал жалеть. Лошадка у Лагарры была на редкость резвая, а сам он худ и невелик ростом. К тому моменту, когда с ней приключилось несчастье, гнедая вместе со всадником (и с брезентовым мешком!) оторвалась от Боливара уже на три десятка корпусов и помаленьку наращивала отрыв. Может, и к лучшему, что больше ей бегать не придется, как знать…
Боб Лагарра распустил завязки, перевернул мешок, – и с детским счастливым смехом высыпал из него пачки новеньких кредиток и мешочки с золотом.
– А ведь ты не промахнулся, старый пират! – радостно обратился он к Додсону. – Ты вообще не промах и шаришь в чужих деньгах получше любого банкира-янки! Кому угодно дашь сто очков форы – что здесь, в Техасе, что там, на Уолл-стрит!
– Что же мы придумаем с лошадью для тебя, Боб? Медлить нельзя, погоня еще сегодня сядет нам на хвост.
– Проедем недолго вдвоем на твоем жеребце и отберем первую же лошадь, какую повстречаем… Но, клянусь честью, мы сорвали-таки банк! Если надписи на пачках не врут, здесь тридцать тысяч! По пятнадцати тысяч зеленых спинок на каждого!
– Меньше, чем я ждал, – сказал Акула Додсон, думая о другом, и задумчиво поглядел на своего взмокшего и уставшего коня.
– Старина Боливар нынче битая карта, – медленно произнес он. – Как бы я хотел, Боб, чтобы твоя гнедая не пострадала…
– Кто б не хотел? Да что уж теперь… У этой лодки крепкое днище, – кивнул он на Боливара, – она вывезет на тот берег, где мы сменим лошадок… Черт возьми, Акула, вот что смешно: ты чужак с Востока, а мы здесь, в приграничье, у себя дома, – и все-таки ты сумел поучить здешних людишек, как играть в покер шестизарядными картами… Из каких мест ты приехал?
– Приехал из штата Нью-Йорк, – ответил Акула Додсон, присев на валун. – Но родился я еще дальше… Мальчишкой сбежал из дому, дошел до развилки дорог и не знал, куда свернуть… Пошел налево, но иногда задумываюсь: как повернулась бы жизнь, если бы я выбрал другую дорогу?
– Думаю, жил бы так же… Со своей дороги, куда ни сворачивай, все равно не сойдешь, Акула, вот какая штука… Выбираем не мы, понимаешь? Это они, дороги, нас выбирают.
Акула