Инквизитор. Башмаки на флагах. Том первый. Бригитт. Борис Конофальский
что желающие найдутся, – сразу ответил Рене
– Что ж, господин Вехнер и кантон Брегген вашим солдатам дают право насладиться местью, – с ледяной улыбкой произнёс кавалер. – Максимилиан.
– Да, кавалер.
– Сыча мне сюда.
– Я здесь, экселенц, – тут же отозвался Фриц Ламме.
Он был недалеко и сразу пошёл к Волкову:
– Что надобно, экселенц? Порезать солдатишек, за которых эти горные господа не заплатили?
Волков всё ещё не мог привыкнуть, что его Фриц Ламме вдруг стал чуть шепелявить из-за выбитых зубов и что на крепком некогда теле шуба висит мешком. Кавалер положил руку Сычу на плечо:
– Нет, не так, Фриц, – он говорил так, чтобы все приплывшие с того берега господа слышали, – я хочу, чтобы вся река знала о том, как благороден и великодушен кантон Брегген.
– Ну так кинем их в воду, экселенц, – тут же предложил Сыч.
– Они потонут.
– Привяжем к ним чурки, с чурками они далеко уплывут, – размышлял вслух Фриц Ламме, – да, до самого Хоккенхайма доплывут.
– Вот и отлично, – согласился кавалер, – возьми у ротмистра Рене охотников в помощь и делай.
– Сделаю, экселенц, уж сделаю, я этим собакам горным всё припомню.
– Шубу не попорть, – напомнил ему Волков.
– Ни в коем случае, экселенц, ни в коем случае, – обещал Фриц Ламме.
Пока офицеры Волкова считали деньги, а приехавшие господа сверяли список, что у них был, на наличие оставшихся в живых, чтобы не переплатить за умерших, с райслауферами начали расправляться прямо тут же, на берегу.
Наёмники из других кантонов, что пошли воевать за Брегген, уже всё поняли. В живых к этому часу их осталось не больше тридцати, остальные померли, к своему счастью. Добровольцы из людей Рене бодро нарезали верёвки и брали из собранных дров поленья побольше.
– Эй, Брегген, что ж, за нас трёх сотен талеров не нашли?! – со злобой кричал один из пленных.
Господа из Бреггена делали вид, что не слышат. Они ходили со списками среди своих пленных, выспрашивая их по именам, чтобы никто чужой не затесался. Переплачивать нельзя!
– Сволочи, будьте вы прокляты! – орал другой.
– Заплатили бы за нас, мы бы вам потом вернули! – кричал третий.
А тем временем первого и самого горластого из наёмников уже схватили солдаты, выломав ему руки за спину, вязали к ним небольшой чурбан. Вязали крепко, со злобой, так что кости у несчастного ломались от верёвок. Чтобы те горцы, что живы остались, другим рассказали, что за их злобу, за злую войну, за убийство пленных, за пытки, за изуверское добивание раненых и им может воздаться.
Первого связанного с чурбаном за спиной затолкали в воду по пояс, и для пущей надёжности, а может, просто от злобы один из солдат ударил его шипом алебарды в почку, так что шип вышел из живота.
– Плыви, паскуда горная! – крикнул солдат, и наёмник повалился в серую, ледяную, зимнюю воду реки.
Без стона и крика плюхнулся и поплыл, отставляя после себя тонкий бурый след.
А солдаты уже крутили руки другому,