Прощай, Золотой лев!. Сьюзан Хинтон
ю), но не обнаружил ни одного, так что я пошел к стойке и запрыгнул на табурет.
– Мне пива, – сказал я, и Чарли, который как раз полировал стаканы, как и любой бармен, которого вы встретите, кинул на меня мрачный взгляд.
– О’кей, – жизнерадостно сказал я. – Колы.
– Твой кредит, Брайон, не огонь, – сказал Чарли. – У тебя есть наличные?
– Несчастные десять центов! Ты мне что, колы за десять центов не нальешь?
– Кола стоит пятнадцать центов. Ты уже напился тут колы на три доллара и если до конца месяца не заплатишь, придется мне выбивать из тебя эти деньги.
Он сказал это дружелюбно, но всерьез. Чарли был мой друг, но еще он был бизнесмен.
– Я заплачу, – заверил я его. – Не беспокойся.
Чарли кривовато усмехнулся.
– Я и не беспокоюсь, парень. Это тебе следует беспокоиться.
Я и беспокоился, по правде говоря. Чарли был здоровый бугай, так что выбивание трех долларов очень даже внушало мне беспокойство.
– Привет, Марк, – крикнул Чарли. – Сегодня обжуливать некого.
Марк, который наблюдал за игрой двух парней, подошел и уселся рядом со мной.
– Да, это правда.
– Ну и слава богу, – сказал Чарли. – Когда-нибудь вы, ребята, здорово влипнете. Кто-нибудь узнает, что вы тут проворачиваете, сорвется и засунет вам кий по самые гланды.
– Не засунет, – сказал Марк. – Дай мне колы, Чарли.
– Наш кредит на нуле, – мрачно сказал я.
Марк недоверчиво уставился на Чарли.
– Ты шутишь что ли? Когда это мы тебе не платили?
– В прошлом месяце.
– Ты сам сказал, что запишешь на этот месяц. Ты сам так сказал. Так что не понимаю, почему бы тебе туда еще двадцать центов не добавить.
– Тридцать, – поправил его Чарли. – И, как я только что сказал Брайону, если в ближайшее время я не получу своих денег, мне придется вытрясти их из пары сопляков.
– Я принесу тебе деньги завтра, если прямо сейчас дашь нам по коле.
– О’кей, – согласился Чарли. Так происходило почти всегда. Такой у Марка был дар: всё ему сходило с рук. Он мог уболтать любого. – Но если завтра не получу денег, я вас найду.
Мне стало не по себе. Я однажды слышал, как Чарли сказал это одному парню. А еще я видел этого парня после того, как Чарли его нашел. Но если Марк говорит, что завтра достанет три доллара, значит, достанет.
– Кстати, насчет поиска, – продолжал Чарли. – Тут вас дитя цветов разыскивало.
– Эмэндэмс? [1] – спросил Марк. – А чего он хотел?
– А мне откуда знать? Он странный малыш. Милый, но странный.
– Ага, – сказал Марк. – Тяжеловато небось быть хиппи в нашем районе, полном шпаны.
– Говори за себя, парень, – сказал Чарли. – Если кто-то живет в нашем районе, это еще не делает его шпаной.
– Ты прав, – сказал Марк. – Но прозвучало глубоко, скажи?
Чарли странно посмотрел на него и дал нам по бутылке колы. Вечерело, подтягивались еще посетители, так что Чарли перестал с нами разговаривать и занялся делами. Народу было немало.
– Откуда ты возьмешь три доллара? – спросил я.
Марк допил свою колу.
– Не знаю.
Меня это просто взбесило. Марк всё время такое откалывал. Кому уж знать, как не мне. Марк поселился у меня, когда мне было десять, а ему девять; его родители перестреляли друг друга по пьяни, моей старушке стало его жалко, и она взяла его жить к нам. Моя мать хотела сто детей, а получился всего один, так что до того, как заполучить Марка, она кормила каждую бездомную кошку, которая проходила мимо. Нечего и говорить, сколько детей она бы подобрала, если б могла прокормить больше, чем двоих, – меня и Марка.
Мы с Марком подружились задолго до того, как он переехал к нам. Он жил на той же улице, и мне казалось, мы с ним всегда были вместе. Мы ни разу не подрались, ни разу не поссорились. Внешне мы были две противоположности: я высокий, с темными волосами и глазами, как у щенка сенбернара – ну я и не против, потому что девчонки не могут устоять перед щенком сенбернара. А Марк маленький и хрупкий, со странными золотыми глазами, волосами того же цвета и улыбкой дружелюбного льва. Он был гораздо сильнее, чем казался, – в армрестлинг он бы меня сделал. Он был мой лучший друг, мы были как братья.
– Пошли найдем Эмэндэмса, – вдруг сказал Марк, и мы вышли из бара.
На улице было темно и прохладно. Может, это потому, что началась школа – когда она начинается, всегда кажется, что наступила осень, даже если на улице жара.
Бар Чарли стоял на задрипанной улице с кучей других баров, откуда нас всегда выгоняли, стоило только зайти, кинотеатром, аптекой [2] и секонд-хендом, в окне которого всегда стоял плакат «Мы покупаем почти всё» – и, судя по виду одежды в витрине, плакат не врал. Когда мою старушку положили в больницу, мы так поиздержались,
«Эмэндэмс» – название шоколадного драже M&M’s. –
В шестидесятые годы в аптеках могли продавать не только лекарства, но и косметику, сладости, газеты и журналы.