Петербургский прозаик. Альманах №2. Альманах
бы несся по выжженной солнцем, теплой даже ночью траве со всей безудержной прытью своих сильных быстрых ног, насыщенных энергией четырнадцати лет, он бы подхватил Каюмбу на руки и бежал, бежал бы с ней туда, где спасительные вершины гор, где многие сотни лет они будут вместе, где родится новое племя: от него и от нее.
Она обняла его, прижалась к его груди, затаив дыхание. Она не понимала, почему он остановился в нерешительности:
– Бежим, Уманга!
Может быть, приди она во вторую ночь, он бы тоже убежал вместе с нею. У него еще были некоторые сомнения… Он знал, что с рассветом, после третьей ночи, его поведут к пропасти, сбросят вниз. Он будет долго лететь. Как птица, сильная, независимая, беззаботная. Да, внизу камни, да, он расшибется о них с такой силой, что его кровью будут забрызганы соседние скалы. Но перед этим будет несколько секунд полета…
– Бежим, Уманга!
Но это была уже третья ночь. Что изменилось? Внешне ничего. Он просто на сутки больше просидел в глубокой яме с гладкими отвесными стенами, влажными, глинистыми. После третьей ночи его не поведут к пропасти. Он пойдет к ней сам. Он, Уманга, старший сын Великого Вождя, он, самый сильный, быстрый и ловкий среди молодых воинов, он, столько раз признававшийся своим племенем лучшим из лучших. В жертву надо принести именно его. Иначе их племя проиграет в этой войне с пришельцами. Иначе все племя ждет гибель, в лучшем случае – рабство. Нет, в худшем случае – рабство. В лучшем случае – гибель.
– Прости, Каюмба…
По той же лиане, брошенной Каюмбой, он спустился обратно в яму. Он ждал рассвета. Первые звуки наверху заставили его встрепенуться. Стражники? Настал его час? Его поведут туда, к скалам?
Нет. Это Каюмба спускалась к нему.
2
Он ел кукурузные лепешки, а Каюмба растерянно наблюдала за ним. Ей едва удавалось сдерживать себя. Ему, наверно, со стороны казалось, что она, дочь Атлантиды, не умеет плакать, теряться в сомнениях! Он хочет прослыть героем! А как же она?
– Нет, я неспособна на подвиги ни ради долга, ни ради славы, – она коснулась его волос. – Мое счастье здесь. Вот оно, на ладони. Мне просто хочется жить – тихо, мирно, спокойно. Я устала бояться. И не хочу больше ничего слышать о войне, смерти, камнемётах и варварских обычаях. Мне страшно. Защити меня!
Уманга лишь молча упрямо встряхнул головой. Он ничего не хотел слышать. Если бы его руки в этот момент не были заняты, он закрыл бы уши. Каюмба возмутилась:
– Не понимаю, почему тебя, сына вождя, приносят в жертву! Кто останется в живых, если вот так, бессмысленно, погибают лучшие из лучших? Трусы, слабаки? Ты – среди чужих, Уманга. Я – твой дом, твой кров, твоя обитель. Опомнись! Тебя предали! Тебя убивают! Не как героя, как жертву!
Она представила, что будет, если… Она останется одна. Все потеряет смысл. При свете луны его волосы отливали золотом лугов, напоминая поля, усеянные пшеницей. Запах кукурузы был таким домашним… Уманга был так близко. Ей хотелось встречать с ним каждое утро. Путать дни, глядя в его смелые веселые глаза. Стряпать лепешки, варить похлебку, стелить постель, пить каждый миг, ловить каждый взгляд, чувствовать каждый вздох.