Китайская ваза. Длинная пьеса для чтения. Илья Тель
вообразилось, что вы высокий подвиг делаете всеми этими кривляниями… Ну могли ли вы его любить, если так любите свое тщеславие? Зачем вы просто не уехали отсюда, вместо того чтобы мне смешные письма писать? Зачем вы не выходите теперь за благородного человека, который вас так любит и сделал вам честь, предложив свою руку? Слишком ясно зачем: выйдете за Рогожина, какая же тогда обида останется? Даже слишком уж много чести получите! Про вас Евгений Павлыч сказал, что вы слишком много поэм прочли и «слишком много образованны для вашего… положения»; что вы книжная женщина и белоручка; прибавьте ваше тщеславие, вот и все ваши причины…».
А какая точная характеристика подсудимой звучит из уст Евгения Павловича Радомского в разговоре с Мышкиным: «Как вы думаете: во храме прощена была женщина, такая же женщина, но ведь не сказано же ей было, что она хорошо делает, достойна всяких почестей и уважения? Разве не подсказал вам самим здравый смысл, чрез три месяца, в чем было дело? Да пусть она теперь невинна, – я настаивать не буду, потому что не хочу, – но разве все ее приключения могут оправдать такую невыносимую, бесовскую гордость ее, такой наглый, такой алчный ее эгоизм?».
И вот, отбив дурака, то есть Мышкина, у дуры…
МЫШКИН. Я попрошу вас, господин прокурор…
ПРОКУРОР. Попросили?
МЫШКИН. Попросил.
ПРОКУРОР. А теперь помолчите! Так вот, отбив дурака, то есть Мышкина, у дуры – Аглаи Епанчиной, которая его зачем-то полюбила, великая Настасья Филипповна разъезжает в экипаже по Павловску с князем Мышкиным – мимо самых окон дачи Епанчиных. Поддерживает «шум и грохот по всем дачам о свадьбе», чтобы уязвить, добить соперницу. Господи, боже мой! Цирк – да и только!
А что, Настасья Филипповна, разве не думали вы, что Рогожин может Мышкина порешить, а? Вы знали, что он собирался его убить. Почти убил, в Петербурге в трактире.
НАСТАСЬЯ ФИЛИППОВНА. Не знала. Но догадаться не трудно. Оттого и сбежала из-под венца.
ПРОКУРОР. Нет, не оттого. Это ваше хобби: из-под венца бегать. Бегунья вы наша… Цитирую: «Беспокойна, насмешлива, двуязычна, вскидчива…», так, кажется, охарактеризовал вас один из фигурантов дела. Мы и со счета сбились, подсчитывая ваши побеги.
НАСТАСЬЯ ФИЛИППОВНА. А ты не считай!
ПРОКУРОР. А ты мне тыкай! И потом: как это не считай! Ну уж нет! Мы здесь все ваши выкрутасы посчитаем! Это деньги чужие считать нехорошо – зависть одолевает, а выкрутасы посчитать очень даже интересно. Как же – вершитель судеб людских, центр притяжения, цитирую, «старых и молодых искателей». Каково: «Один формальный жених, из дачников, уже поссорился из-за нее с своею невестой; один старичок генерал почти проклял своего сына». Ах, Настасья Филипповна, как вы важны, как вы значительны, как вам нравится вся эта кутерьма…
НАСТАСЬЯ ФИЛИППОВНА. Много ты знаешь!
ПРОКУРОР. Немного. Это вы, гражданка Барашкова, начитаны до невозможности. И жизнь свою в роман решили обернуть.