Светлые аллеи (сборник). Владимир Ладченко
спрашивал я.
– Не ухаживаешь. Не чистишь.
– Не, я каждый день зубы чищу – обижался я.
– Люди чище жопу вытирают, чем ты зубы чистишь, – неодобрительно говорил Паша и приказывал – Клади голову.
Я клал и пытка продолжалась. Пока я сидел в застенках кабинета, очередь в коридоре, слыша мои тарзаньи вопли, потихоньку рассасывалась в пространстве. Только однажды остался один старичок.
Я удивился, мне прямо захотелось пожать его мужественную руку.
– Вы смелый человек – сказал я ему, шепелявя после наркоза.
– Ась? – спросил старичок, приставив ладошку к безжизненному уху.
Я только сплюнул кровью.
Фронт работ между тем ширился. Паша трудился, как стахановец. Он дёргал, удалял нервы, потом снова дергал, снова удалял нервы. Одним словом, развил в моём рту бешенную деятельность. Я здорово мучался, так как анестезия меня почти не брала. Зубы изымались один за одним и мне уже становилось трудно мельчить ими пищу. И конца и края этому не было видно. А я ведь зашёл сюда просто поставить пломбу! Но как говорится – стоит коготку попасть, то и всей птичке пропасть. Я презирал себя за своё малодушие и трусость и уходил от Паши, чувствуя себя выродком и говном рода человеческого. Но всё равно мне было очень больно. Другие пациенты боль как-то не чувствовали. Для них основной проблемой являлось то, что после зубного два часа нельзя было есть. А я чувствовал, а может не умел терпеть. Меня очень угнетало, что я так отличаюсь от других людей. Я даже начал немного сомневаться в себе.
– А если завтра война? А если в партизаны? Ведь всех поголовно выдашь – с горечью говорил мне Паша.
– Конечно, – уверенно отвечал я и мне почему-то не было стыдно. Ну выдам и выдам. Да и в партизанах мне делать нечего.
В перерывах мы с ним разговаривали о жизни, то есть о женщинах. Либидо у Паши было довольно вычурное. Ему нравились исключительно зеленоглазые шатенки и ещё условие, чтобы на заднице не было прыщей. Если хоть один прыщик, то всё – у него ничего не получалось. На блондинок у него вообще не стоял. С большими оговорками он допускал секс и с брюнетками. И главная оговорка, чтобы брюнетка была покрашена под шатенку. Я не удивился, когда понял, что с такими причудливыми запросами трахался он по большим праздникам.
Романтизм, особенно в сексе, никогда до добра не доводит. Сам же я старался помалкивать. У меня либидо было примитивное до убогости и более адаптированное к случайным и неслучайным связям. То есть, кто давал, тому и спасибо. В жизни я очень неприхотлив, особенно в сексе. Не разбалован, как некоторые.
Тем не менее мы с ним пару раз ходили на блядки. Но как-то неудачно.
В первый раз девки не пришли. Во второй раз вместо двух пришла одна, но с чирием на жопе. Паша был очень расстроен.
Зная моё отношение к боли, он всё пытался познакомить меня со знакомой садомазохисткой, которая приходила на свидания с плёткой. Я вежливо отказывался. Паша огорчался и говорил:
– Зря, зря. Она бы из тебя дурь выбила.
А лечение всё продолжалось. Особенно туго мне пришлось, когда