Калейдоскоп. Александр Александрович Стребков
холода у него всегда по ночам сильно чесалось. Стараясь не думать об этом, Иван Ильич продолжал брести наугад, испытывая судьбу, как сказали бы где-то в армейских кругах: на проч- ность, выносливость и нечеловеческое терпение, чтобы, не дай бог, да не по- лезть случайно в петлю, как последний предатель Родины… О чём – как
помнится – на эту тему ещё с тёщей, Инессой Остаповной, когда-то они пла- менную речь ночью вели. Да, да – в ту злополучную ночь диалог тот состо- ялся, когда синим пламенем полыхала его фабрика и вся его жизнь рушилась в пропасть обвалом… Прямь, как собаке под хвост…
Пока Побрякушкин семенил ногами, крепко задумавшись, а в это же са- мое время, в старой части городских кварталов – «папы-Ростова» – в подъ- езде старинного дома, ещё дореволюционной постройки, в районе, извест- ной на весь город, Богатяновки, по улице Седова, спускались торопливо на низ, направляясь к выходу, двое молодых парней, впереди которых – по ка- менным ступенькам – стуча каблучками, спускалась на низ ещё и шикарная дама. Если понаблюдать со стороны, то, как часто оценивали многочислен-
ные гости, из числа клиентуры – по водке, дамочка – выглядела явное не «фу- фло» и ею была Клавдия Максимовна Сироткина. Одета она была по послед- ней шик-моде, на мордочку симпампулечка, да и вообще – миловидная ба- рышня бальзаковского возраста. Чем-то она уж очень сильно напоминала и
даже похожа была на известную актрису советского кино Федосееву-Шук-
шину. Следом за нею плелись: Сидоров Георгий, в обиходе прозываемый Жо- рой-Капустой, а за ним шлёпал своим плоскостопием, как тюлень ластами по льду, его ровесник и «брат», если считать от самого раннего детства – по
Азовскому детдому, а впоследствии подельник и «сидельник» всё в той же Азовской, но уже исправительной колонии для несовершеннолетних – Юра Сундуков. Такой же двадцатилетний раздолбай, как и Жорж-Капуста, но уже под кличкой – Хомяк-косолапый.
В это пасмурное и непогожее утро, в подъезде древнего дома, помнящего ещё дворян и всяких там захудалых князьёв и графъёв, и несмотря на то, что и улица носит название прославленного мореплавателя Седова, в полутём- ном пространстве лестничных маршей стоял удушающий запах собачьей мочи, с добавлением ещё и человеческих испражнений. Углы и ступени – к всеобщему и вашему сведению, граждан и соседей в подъезде – ещё и агрес- сивно попахивали примесью кошачьего помёта и территориальных их меток, но уже – кошачьих испражнений. На удивление, все участники жилищного
процесса, в этом первом подъезде, давным-давно уже так внюхались в эту невыносимую вонь, что ничегошеньки даже не замечали, как будто бы пах- нет свеже-сваренным кофе. В руках у Клавдии-Жульеты был блестящий, эта- кий переливающий всеми цветами радуги, лакированный ридикюль, где, ве- роятней всего, лежала немаленькая сумма денег: разумеется, по тем време- нам и, если исходить из дороговизны самого ридикюля. В зубах у неё –