После катастрофы. Владимир Чугунов
Главнокомандующим ещё куда ни шло, поскольку командовать тут некем, а вот знамя ему точно не удержать. Смотри, как его разобрало, на четвереньках еле стоит!
Стефано. Помолчи! Дай ему сказать.
Калибан. О, бог мой, позволь лизнуть тебе сапог?
Тринкуло. А больше ничего лизнуть не хочешь?
Калибан. Ты на что намекаешь?
Тринкуло. Я намекаю на то, на чём сидят (в сторону) на горшке.
Калибан. О-о, бог мой, я готов лизать тебе всё, что прикажешь!
Тринкуло. Сразу видно искренне верующего и беззаветно преданного человека. Стефано, дай ему за это ещё разок приложиться к твоему евангелию.
Стефано даёт Калибану глотнуть
Калибан. А этому насмешнику служить не стану. Не дай меня в обиду, государь!
Тринкуло. Ха! Я не ослышался, этот дурак сказал – «государь»?
Калибан. Да он опять смеётся надо мной? Убей его!
Стефано. Тринкуло, предупреждаю, если ты не перестанешь издеваться над этим ангелом, придётся посчитать твои рёбра.
Калибан. Спасибо, государь! Клянусь… дай приложиться к твоему евангелию… (лакает). О-о, божественный напиток! Не знаю, на небе я уже или ещё на земле!
Тринкуло. Ты вроде бы хотел поклясться?
Калибан. Знаю без тебя!
Тринкуло. Тогда клянись. Стефано, пусть клянётся на твоём евангелии.
Калибан (кладёт лапу на бутылку). Клянусь, отныне на острове ты для меня бог, владыка и государь, а я покорный лизальщик твоих сапог!
Тринкуло. Аминь.
Стефано. Ну, а теперь споём наш гимн!
Поют:
Чихать на всё, плевать на всё —
Свободны мысли наши!
Чихать на всё, плевать на всё —
Свободны мысли наши!
Занавес.
Потом начались танцы. Евдокимов костюма не снимал и ходил героем, и далеко не сразу заметил, как одна чернявая девица при взгляде на него закрывает ладонью рот и отворачивается. Ему это наконец надоело, и он пригласил её на танец.
Так началось их знакомство. Тогда он уже играл в вокально-инструментальном ансамбле в местном клубе и очень этим гордился. В училище занимался на отделении «Музыкального искусства эстрады», Аня – фортепьяно и академическим вокалом. Особыми данными она не располагала и, понимая это, подумывала о преподавательской работе. Евдокимов же был одним из лучших и по окончании училища поступил на третий курс Московского института культуры по классу композиции, который мог бы и не окончить по причине свалившейся на него сначала подпольной, а потом, благодаря перестройке, всероссийской славы. Это было время самых драматичных отношений. В училище они друг на друга наглядеться не могли, а тут…
Впрочем, всё это было потом, тогда же каждый вечер после занятий Евдокимов провожал Аню. Они долго бродили по улицам, иногда ходили в кино или заходили в кафе-мороженое, но куда чаще стояли в подъезде. Музыку они любили оба – и классическую, и народную, и эстрадную – и могли говорить о ней часами. И всё-таки музыка не была единственным предметом их разговоров. Говорили и о кино, и о прочитанных книгах. Но ещё больше им нравилось держаться за руки и украдкой