Семмант. Вадим Бабенко
для робота подходящий облик. Это было по-своему увлекательно, я рылся в Сети и отбирал репродукции – самых разных эпох и стилей. Портреты, портреты… Я копировал их в заранее предусмотренное место и разглядывал часами, представляя Семманта то высокомерным франтом, то юношей, мечтательным и ранимым, а то отшельником, рядящимся под клерка, или мессией с шалой искрой во взгляде. Мы будто играли в прятки с абсурдом, в шутки с невинной ложью. Я подшучивал над собой и вновь терпеливо ждал.
Помню: он ожил по-настоящему в пятницу, ближе к вечеру. Впереди был длинный уикэнд, я только что привез из супермаркета продукты и спиртное про запас и аккуратно разложил все по полкам. Затем, откупорив бутылку Пилзнера, подошел к компьютеру – и оторопел.
Экран больше не был пуст; на меня смотрел человек с яркой электрической лампой вместо головы. Его нервные пальцы застыли в нетерпении, ему требовался собеседник и зритель или же – наставник, поводырь. Поза выдавала привычку решать за многих, но теперь он явно был на распутье. Он был полон сомнений, совсем как я когда-то. Он даже почти сливался с фоном – коричневое на коричневом, неприметный костюм. Однако ж, лампа сияла так, что было больно глазам. Тысяча ватт, не менее – и это говорило о нем многое, если не все.
Я глядел, замерев, отставив в сторону позабытое пиво. Передо мной было нечто странное, не поддающееся описанию. Механизм тончайшей силы, застывший вихрь, высшая степень свободы. Лишь я решал, чем наполнить пустующий мозг, и я был волен выбрать все, что придет мне в голову. Он мог сделаться авторитетнейшим из экспертов – в любой области, забравшись в самую глубь. Он был способен впитать до последнего байта все, что знает человечество о папоротниках или лошадях, смерчах и тайфунах, морях, вулканах. Или же, я мог нацелить его на что-то всеобъемлющее, бесконечное. Пусть даже и приземленное – как легко потом представить его советчиком или судьей, неподкупным арбитром в бескомпромиссных спорах. Быть может, все-все-все получали бы от него письмо за письмом – он мог придумать для каждого новую жизнь, и, право же, едва ли они сами сумели бы справиться лучше. Это был бы удобный способ свалить все на чужие плечи – чем взывать понапрасну к равнодушным богам, которые, сказать по правде, вовсе ничего никому не пишут. А еще, я мог бы наполнить его всяким хламом – беспорядочным и разрозненным на первый взгляд. Мало ли, как бы он им распорядился, какие странные взаимосвязи отыскал, какие воссоздал бы гениальные мысли, фразы, слова… Но, пустое – будет не так. Будет по плану, который я имел изначально. И только по нему – и это верно. И моя идея мне нравится все больше, какие бы выдумки ни лезли в голову, теснясь там, перекликаясь, гомоня.
Губы растягивались в усмешку, к глазам подступали слезы. Я знал: мы на пути к чему-то, достойному великого из усилий – пусть картинка на экране была не моя, лишь выбрана мной почти наугад, а теперь выбрана им, из нескольких сотен – наугад ли? Я не был уверен, я почти уже не верил в случай.
Предчувствия, предвкушения