Элис. Навсегда. Гарриэт Лейн
О да, – соглашается Полли. – Малком всегда умеет найти нужные слова. Они с папой старые друзья. Он и его жена Джо – та дама в голубом плаще – были очень к нам добры после смерти мамы. Присматривали за отцом, не позволяли тосковать, постоянно увозили обедать с собой или придумывали еще что-нибудь. В общем, делали все, чтобы помочь.
– А он сам… В каком он состоянии?
– М-м-м, – тянет Полли, а потом пожимает плечами огорченно и удивленно одновременно. – Если честно, то я даже не пойму. Он встает по утрам, отправляется гулять, берет с полки то одну книгу, то другую, уединяется в кабинете, затем выходит, чтобы поесть с нами. Не думаю, что за все это время отец написал хотя бы строчку, и, видимо, это начинает тревожить его. Хотя, по моему мнению, прошло слишком мало времени, чтобы как ни в чем не бывало снова браться за перо. Впрочем, что я могу знать об этом?
– А если говорить о вас? – меняю я тему, когда мы сворачиваем на улицу, где живут Кайты.
– Обо мне? А что обо мне говорить? Со мной все в порядке. Вы же знаете.
– Нет. Я не знаю о вас вообще ничего.
Это не совсем так. Изучив публикации в Интернете, где я прочитала множество жизнеописаний отца Полли, равно как и ее собственные скромные откровения в «Фейсбуке» и «Твиттере», я выяснила, что ей девятнадцать лет и она студентка театрального колледжа. Прежде Полли училась в частной школе для девочек, а затем перевелась в артистический интернат, где царили либеральные порядки. Там она сошлась со сверстниками, взявшими себе псевдонимы типа Табиты или Иниго. Она провела год практиканткой в Южной Африке, потом недолго работала администратором в Национальном театре. Известно мне и о ее недавнем разрыве с подвизающимся на Би-би-си молодым актером по фамилии Сандеев.
Полли останавливается и смотрит на меня.
– Вы же ничего не знаете, но только у меня порой возникает странное чувство, будто вы знакомы со мной очень давно.
Она запихивает мою руку под сгиб своего локтя и идет дальше. Туфли, которые я посчитала пристойным надеть к случаю, уже насквозь промокли – трудно обходить стороной лужи, когда тебя просто ведут по прямой. Я чувствую, будто силой своей натуры и мощью напора Полли буквально ошеломила меня.
– Мне наговорили много всего, – продолжает она, стараясь сделать свой тон максимально легковесным. – Все твердят, что потребуется немало времени, чтобы свыкнуться с горем, а потом и забыть о нем… Словно это действительно когда-нибудь произойдет. Впрочем, иногда я даже просыпаюсь утром в хорошем настроении, но затем наступает жуткий момент прозрения. И это как падение в пропасть.
Последнюю фразу она произносит едва слышно.
– Я постоянно думаю о маме. Жалею, что не успела о многом ей рассказать, о стольких вещах расспросить.
Мы поднимаемся по подъездной дорожке. Гравий проскальзывает под подошвами. Едва мы вступаем в тепло дома, как нас встречает мужчина в белом форменном пиджаке и забирает куртки и зонт, скрывшись в одном из подсобных помещений дальше по коридору. На столике в холле установлен