Не стреляйте в рекламиста. Иосиф Гольман
уже через неделю ситуация изменилась. Она менялась постепенно, но радикально. Береславский не совершил никаких педагогических открытий. Он не подлаживался под ребят. Не жаловался Французу. Не искал компромиссов. Просто во всех случаях поступал так, как считал нужным. Но самым страшным оружием в борьбе за сердца пацанов оказалась… его собственная любовь к чтению!
Интуитивно Береславский понял, что подавляющее большинство ребят были страшно обделены не только любовью близких, но и нормальной жизненной информацией. Они ничего не читали, мало у кого был телевизор. Разговоры друг с другом тоже не прибавляли много нового. Информационный вакуум – так нетривиально определил Ефим причину подросткового неблагополучия. И постарался этот вакуум заполнить.
Его рот буквально не закрывался. Он говорил по двенадцать часов в сутки, аж горло пересыхало. Он постоянно кому-то чего-то рассказывал, пересказывал и досказывал. В ход пошло все прочитанное: от «Библиотеки приключений» до научных трактатов. Ребята просто поглощали информацию, ведь она не была школьно-занудной. Все, что говорилось, было привязано к конкретным ситуациям и примеривалось на себя.
Например, Береславский полностью вывел моду на наколки. Причем самым иезуитским образом. Мама, врач-хирург, по его просьбе подвезла ему медицинский атлас с цветными фотографиями некрозных поражений конечностей. Ефим давал разглядывать это всем желающим, бессовестно манипулируя фактами и связывая в одну цепочку иголку – наколку – микробов – сепсис – гангрену – ампутацию.
Абсолютным властелином душ Береславский становился после отбоя, в 22.00. По правилам лагеря вожатый мужского пола ночевал в спальне мальчиков, чтобы бдить круглосуточно. И как только выключался свет, кто-то из ребят просил Ефима что-нибудь рассказать. Старик Буссенар удерживал воображение две ночи, Джек Лондон – следующие три. Чаще же Ефим варганил невообразимую кашу из множества произведений разных авторов, стараясь приводить (или придумывать) ситуации, отдаленно похожие на реально прожитые днем.
Ребята слушали затаив дыхание, обещая жуткие кары тем, кто чихал или не мог сдержать кашель. В начале второй недели Ефим рискнул пустить в бой «Преступление и наказание». Тема была родной, и действие сопровождалось искренними комментариями. Эффект был не вполне тот, на который рассчитывал вожатый, но ему казалось, что он все же сумел заронить сомнение в праве насилия одного человека над другим.
Когда же речь пошла о Сонечке Мармеладовой, то по внезапной ассоциации один из отрядных авторитетов объявил, что «Бочкину больше не трогаем». Береславский не ожидал столь прямого воздействия искусства. Но и не обольщался его долговечностью. Он просто делал все, что мог.
Вторым страшным орудием Ефима были ночные походы. Француз пуще всего пугал его половыми отношениями воспитанников.
– Лагерь живет два месяца, – объяснял он молодому вожатому. – Если они быстро спроворятся, проблем будет выше крыши.
– А если спроворятся перед отъездом, проблем не будет?
– Будут,