Биографический метод в социологии. Елена Рождественская
на русский язык книге П. Сихровски «Рожденные виновными. Исповеди нацистских преступников» [Сихровски, 1997]. Правда и вымысел сплетены в единое целое под названием «история жизни». Можно отнестись к вымыслу изящно, как это делает в «Шести прогулках по повествовательному лесу» Умберто Эко. Он рассказывал, что любая реальность в мире реальности может быть поставлена под сомнение. Кто знает, прав ли на самом деле Эйнштейн, между тем как в мире вымысла факт смерти Эммы Бовари непреложен… Художественный вымысел дает нам прочный мир, куда устойчивее мира реального, даже если мы привыкли думать иначе [Eco, 1991].
Серьезная критика субъективных источников в историческом исследовании касается следующих оснований:
как субъективные источники, они отражают только воспоминания отдельных индивидов, не давая обоснованных обобщений относительно опрошенных;
они возникли вследствие субъективных интересов;
это источники, которые, как, например, автобиографии, возникли гораздо позднее описываемых событий и часто в целях легитимации;
ничто так не обманчиво, как воспоминание или память, населенные новыми событиями и опытами;
устные источники возникают благодаря диалогу с Другим, преимущественно оценивающим, и тем самым создают собственные источники, которые в большей степени отражают современность и взгляды участников или коды их понимания, их отклонения или идентификации [Plato, 2000, S. 7].
Часть представленной критики относительно опыта или значения субъективности основывается на определенной подмене. Если исключить те работы по истории, например, менталитета, которые относятся к источникам памяти некритично, недифференцированно, с наивной верой в их правдивость, то останутся работы, обращающиеся к исследованию субъективности в истории и нуждающиеся именно в тех источниках, которые могут опосредовать эту субъективность. Выбранный метод исследования должен соответствовать его предмету. В таком случае те, кто критикует субъективность источников, должны в действительности критиковать не источник, а постановку вопроса. Кроме того, многие пункты критики, которые направлены против субъективных источников, можно адресовать любому другому источнику, особенно официальным документам, которые разработаны субъектами социальных институтов со специфическими интересами. Очевидно, что здесь мы выходим за рамки собственно истории и конкурирующих внутри нее парадигм, ведь то, что ограничивает политическая культура, позднейшая история утрачивает, если она пренебрегает субъективным опытом и проработкой истории. Политика открывающихся на краткий период архивов эпохи гласности, остроумно названной немцами Milchglasnost (симулякр из гласности и молочного стекла), манипуляции со спецхраном, коллективные мероприятия к юбилеям, прокатывающиеся волны мемуарного освоения ушедших событий – все эти сюжеты говорят о том, что коллективная память общества пульсирует в регулируемом политической