Княжна-цыганка. Анастасия Туманова
яростно потерла веки ладонью – и увидела, как старуха, придерживая голову раненому, бережно поит его из глубокого блюдца темным, остро пахнущим отваром. Глаза Рябченко были закрыты, но глотал он сам, и Мери видела, как часто, сильно поднимается его грудь. Жив!
– Значит, кризис прошел… – пробормотала она.
– Что ты там бурчишь, девочка? – не оборачиваясь, переспросила Настя. – Воды ведь обещала!
– Да, да! Я сейчас! – Мери схватила ведро и кинулась прочь.
Прямо у потухших углей снаружи она столкнулась с Диной: бледной, осунувшейся. «Верно, не спала совсем…» – подумала Мери.
– Помер? – тусклым, почти безразличным голосом спросила та.
– Нет, напротив! Живой! Тетя Настя ему свой чаек дает! Кризис прошел, ты не поверишь! – Мери понимала, что подруге должна быть неприятна ее радость, но, как ни силилась, не могла убрать с лица сияющей улыбки. – Дина, прости меня, но… но я так рада! Ужасно рада! Я ведь почти всю ночь над ним сидела и думала – напрасно… Дина! Вспомни, сколько раз мы с тобой в госпитале стояли вот так же над больными и думали – хоть бы этот выжил… хоть бы тот не умер… А почти никто не выживал. И вдруг – такое счастье! Здесь – в чистом поле, после страшного ранения, после потери крови… Это же чудо, Дина! Разве нет? – упавшим голосом спросила Мери.
– Наверное. – Дина улыбнулась, подняв на нее измученные, полные слез глаза. – Боже, Меришка… Какая же ты счастливая… Я так завидую тебе, право… – Растерянная Мери потянулась было обнять ее, но Дина, всхлипнув, несильно оттолкнула подругу от себя. – Да беги, беги, неси воды! Чтоб он, этот ваш комиссар, лопнул от нее!
Ближе к вечеру решили трогаться в путь: всех пугала свежая могила неподалеку и опасность того, что бои начнутся снова. Рябченко положили на телегу Сеньки, поудобнее устроив среди мешков и перин. Его голову держала на коленях Дина. Огромное, все в душном, тревожном мареве солнце обдавало запрокинутое лицо Рябченко рыжим светом. Раненого уже переодели в застиранную рубаху Сеньки, которая трещала на могучих плечах красного командира, и старые, латаные-перелатаные штаны. «Правда, на цыгана похож… – грустно усмехнулась Мери, заглядывая в телегу. – И даже лошадиным потом теперь пахнет…»
Целый день и ночь провели в дороге: цыгане спешили поскорей отъехать от страшного места. Почти все время пути Мери прошла рядом с телегой, чтобы не мучить лошадей, и только ближе к рассвету, повинуясь полусердитому оклику старой Насти, взобралась на узлы и сразу же заснула мертвым сном, неудобно прислонившись виском к пузатому медному самовару.
Она очнулась оттого, что телега резко дернулась и самовар выскользнул из-под головы. Почувствовав, что скатывается вниз, Мери неловко ухватилась за узел с посудой, села, помотала головой. И увидела такое, что остатки сна исчезли, словно смытые ледяной водой. Табор стоял посреди дороги. Блеклые утренние лучи освещали всадников перед ним.
Сначала Мери показалось, что это какие-то бандиты: уже не раз на пути табора встречались орды плохо