Время красного дракона. Владилен Машковцев
я письма ей несу от жениха.
– Я знаю его, – похвасталась Верочка Телегина. – Я ему пельмени приносила в больницу.
В доме Меркульевых светились два горничных окна, на этажерке горела ярко керосиновая десятилинейка. За шторкой проплыла тень. Девочки – Груня Ермошкина и Верочка Телегина – хихикнули и ушли в темноту. Придорогин вытащил из кобуры револьвер, стукнул легонько стволом в створку.
– Кто там? – расплющила Фроська нос о стекло окна.
– Открой дверь, Фрося. Это я, Придорогин, начальник НКВД.
Фроська прогремела засовом в сенях, открыла дверь, вышла на крыльцо, кутаясь в белую шаль.
– Добрый вечер, Сан Николаич. С чем пожаловали?
– С радостью для тебя.
– Письмо от Аркаши принесли?
– Не одно письмо, а несколько писем. А ты откуда об этом проведала?
– Поколдовала.
– Не морочь мне голову, Фроська. Бери письма, читай, радуйся. Да не обижайся, что вскрыты. У меня служба такая.
– Спасибо, Сан Николаевич. Нет у меня к вам обиды. Спасибо!
– Из твоего спасибо шубу не сошьешь, спасибом чарку не наполнишь.
– К моему спасибо будет и приложение, Сан Николаич.
Летняя ночная темь благоухала цветущей сиренью, медуницей и горькой полынкой. С огорода сквозило мятой и терпким запахом конопли, остывающим угаром бани.
– Баню, что ли, истопила? – присел на крыльцо Придорогин.
– Вестимо, баню.
– Вот бы попариться, Фрось.
– Каменка не остыла, вода в баке есть, попрейте.
– А веник заваренный есть?
– И веник в бадье томится.
– Так я с твоего позволения потешусь?
– Абы не угорели.
– А спину мне кто потрет?
– Спину черт поскоблит.
Придорогин чиркнул спичкой в предбаннике, зажег огарок свечи, разделся. Ни крючка, ни засова у дверей в предбаннике не было. Куда же девать оружие? Пришлось завернуть револьвер в брюки, сунуть сверток в пустое ведро. С этим ведром и пошел Придорогин париться, захватив огарок зажженной свечи. Он зачерпнул ковшом из котла горячую воду, плеснул на каменку. Настоящий любитель и знаток бани не плещет на раскаленные камни горячую воду, от нее пар затхлый. Но Придорогин в этих тонкостях не разбирался. Зашумела каменка, ошпарила, запекла. После второго ковша любитель бани взял березовый веник, залез на полок. Он стонал от радости и ожогов, пронизывающего жара, банного аромата веника и сосновых досок. Придорогин пекся и потел с полчаса, у него потемнело в глазах. Он сполз на мокрый и прохладный пол, теряя сознание. И все же успел увидеть, как из-под плахи полка вылез волосатый чертенок. Может, с угару привиделся. Чертенок намылил вехотку-мочалку, уселся на задницу Придорогина, начал тереть ему спину.
– Как бы он у меня револьвер не стибрил, – подумал Александр Николаевич, хватаясь за ведро, где лежало оружие.
– Не нужен мне твой наган, – ударил чертенок Придорогина мочалкой по щеке.
– Кто