Время красного дракона. Владилен Машковцев
полагаешь, что с маузером?
– Там оттопыривалось, товарищ начальник.
– Валяй дальше.
– Меркульев пошел на меня через народ, убивать. Я спрятался в уборной, закрылся на крючок. Он сорвал дверь с крючка, ударил меня чем-то по голове, сбросил в жижу экскрементов.
– Значит, он узнал тебя?
– Не могу ответить.
– Если узнал, если правда то, что ты говоришь, то его, Меркульева, в Анненской уже нет.
Придорогин выпроводил Шмеля, пригласил Бурдина и Степанова:
– Кажется мне, что наш сексот подкидывает дезу, врет. Голова у него цела, никто его не бил. Если бы Меркульев задумал его уничтожить, он бы его прибил или прирезал.
– Что же произошло? – спросил Степанов.
– Возможно, ничего не происходило. Шмель с перепугу забежал в сортир. А туда же понадобилось и Меркульеву. Наш сексот от страху нырнул в отхожую яму. Срочно выезжайте в Анненск. Меркульев приметен, там легко будет выяснить, у кого он квартировал.
Степанов привез Меркульева на следующий день к вечеру, закованного в наручники. Оказывается, беглец и не прятался особо, жил на Курочкином кордоне. Посыл о его розыске в Анненск не поступал. В списках – тысячи фамилий. Как же в них не запутаться? Сразу после побега дед Меркульев жил в Чесме, у своего дружка, старого казака Андрея Щелокова. Затем устрашился розыска, уехал далеко, в станицу Зверинку, где приютился у Кузьмы. Но тянуло его поближе к дому – перебрался в Шумиху, к Яковлевым. А к лету совсем затосковал Меркульев, приехал в Анненск, здесь дом родной совсем рядом, на поезде три-четыре часа. Фроська стала его навещать. Но не говорил об этом на допросах старик Меркульев.
Придорогин, Пушков и Степанов пытали деда втроем:
– Где взял пулемет, хрыч?
– Пулемет завсегда был моим, с Гражданской войны.
– Почему не сдал вовремя, по закону?
– Так ить жалко было. Оставил на всякий случай.
– А маузер?
– Маузер мне подарил лично товарищ Блюхер.
– А шашка?
– Шашка аще с Брусиловского прорыва, памятная.
– Что было еще в гробу?
– Ящики с патронами, винт, горшок со червонцами царскими и монетами ненашенскими, басурманскими.
Придорогин вскочил, схватил Меркульева за грудки:
– Врешь, не было в гробу горшка!
– Был горшок, глиняный. Старуха моя золотишко утаивала.
– А где твоя старуха? Где труп ееный? – сунул ствол револьвера Придорогин к седым усам Меркульева.
– Убери свою дуру, не пужай, беседуй уважительно. А то замолчу. Мы не из пужливых.
– Говори, где труп старухи?
– Нету трупы.
– Утопил или сжег!
– Старуха моя ведьмовала. Потому извиняйте. Ничаво не можно ответствовать. Она приспособлена и вороной улететь, и черной кошкой обернуться. Я к тому не причастен. Мабуть умерла моя старуха. А мабуть упорхнула на свой шабаш.
– Ты нам лапшу на уши не вешай, хрыч.
– Я истину вещаю.
– Кто