Другая белая. Ирина Аллен
случилось на Центральном вокзале? Вы не помните, кто привел вас в эту гостиницу?
– Извините, я очень устала, мне надо спать.
Голландец улыбнулся, пожал плечами и пошел к выходу.
Автобус катился по Европе почти без остановок. Марина смотрела в окно. Думала не о Мартине, а о том, что с ней случилось после расставания. Что-то случилось, но она не могла вспомнить – что. Она боялась, что и тогда, на вокзале, она не понимала, что делала. Какое-то затмение нашло. Единственное, что могла вспомнить, – это тошнотворный вкус синтетики во рту от пиджака железнодорожного служащего. И еще приближающийся поезд. Она хотела прыгнуть под поезд? Этого просто не может быть! Нет, это невероятно, этого не может быть, потому что не может быть никогда! Она же нормальная женщина (никогда, между прочим, не любила Анну Каренину, эгоистку), у нее сыновья, она не могла и подумать совершить такую подлость. Наверно, ей просто стало нехорошо, а дурак-железнодорожник не понял и стал тащить. Да, именно так и было. Но как она попала в гостиницу? Совершенный провал в памяти. Надо было все-таки выслушать того голландца, но ей тогда стало очень страшно почему-то… Так страшно стало… Но ведь в гостиницу она попала – не в больницу и не в психушку – значит, ничего такого особенного не случилось на этом Центральном вокзале.
Вернувшись в Москву, Марина разошлась с мужем. Мартин был здесь совершенно ни при чем. Это касалась только их с мужем. Сыновья покинули родительский дом – и семьи не стало. Иссякла. Никто не виноват. Хотя, конечно, все родственники и знакомые винили ее и только ее: не захотела, видите ли, жить, как все живут. «Не так живи, как хочется»[19]. А она не хотела так жить, не могла, выше ее сил это было: как чужие, сидели по своим комнатам, встречались на кухне. Пыталась себя уговорить, что бывает и хуже: «Да, у некоторых – еще хуже!» Но разве то, что у кого-то еще хуже, может спасти семью, которой не стало?! После работы шла не домой, а в «Макдоналдс», что напротив Центрального телеграфа, – не столько поесть, сколько душой согреться рядом с молодыми, смеющимися, целующимися, загородившись бигмаком, студентами (почему-то всех молодых она считала студентами). Но не ночевать же в этом прекрасном заведении! Еще можно по Тверской вверх пройтись, в бывший Дом актера заглянуть, где сейчас водопад с потолка и уйма разных бутиков… Можно, в конце концов, кино посмотреть в бывшей «России», ныне «Пушкинском»… Но домой возвращаться все равно надо, хотя ноги и не несли. Как-то набралась смелости и выложила мужу:
– Мы близкие люди, у нас сыновья, но я боюсь стать тебе врагом, если мы будем продолжать жить на одной территории.
Как назло, так недавно вся Москва была афишами заклеена – «Уходил старик от старухи». В театр не пошла, хотя, конечно, Миронова, Глузский… От афиш отворачивалась: какой кошмар – дожить до старости и все еще в разладе. Разошлись. Разъехались. Продали квартиру, купили две в разных районах. Сыновья помогли маме остаться в ее любимом центре. С мужем врагами не стали, остались друзьями… по телефону. Новое тысячелетие Марина встречала одна – видеть никого не хотелось.
Название драмы А. Н. Островского.