Человек, которого нет. Аше Гарридо
того, что знаю я.
В общем, я сказал, что готов привести ее к себе той дорогой, которая ей подходит. Но я не уверен, что у меня действительно хватит терпения.
Когда я смогу – не только решусь, но и смогу, – добраться до того, что я пока только очерчиваю, до того ужаса…
Мне тогда понадобится много поддержки. И мой терапевт мне будет очень, очень нужен. Другого я завести не успею. Это дело долгое: контакт, доверие… То доверие, которое не принимается решением от головы, а вырастает и разворачивается как будто само по себе, из опыта общения и взаимодействия, из опыта прохождения трудных и жестких моментов. У нас с Анной было много таких моментов и ситуаций в терапии. Мне очень нужна будет моя Анна, когда я смогу добраться туда, где ужас.
Я говорю об этом так, как будто имею право рассчитывать на помощь в этих призрачных трудностях. Насколько же всё изменилось в тот момент, когда я перестал отказываться от себя, позволил себе признать, что я есть я…
Записки сумасшедшего. Архивы
Моя жизнь очень изменилась с тех пор, как я принял к сведению и стал учитывать реальность своего предыдущего существования. Я не говорю о «прошлой жизни», потому что для меня это всё – та же самая жизнь и я – тот же самый я. Просто был перерыв, и еще у меня проблемы с памятью. Ну, и некоторые другие нюансы надо иметь в виду.
Это был ошеломляющий опыт – вторая сессия с М. Я тогда обнаружил в своей памяти кое-что неожиданное и кое-что пугающее. И я не смог прямо назвать то, что увидел, то, что понял.
«Что-то очень плохое делают со мной».
У этого «очень плохого» есть точное название. Точное, простое, в одно слово. Я не мог ни произнести его вслух, ни написать.
Не говоря уже о том, что – я повторюсь – обо всем этом адски трудно говорить прямо и открыто. То просто «от ума» – я же не сумасшедший, чтобы такое говорить, да? То – так же просто – немеют губы и не поворачивается язык. Медленно, всё очень медленно дается.
Ну что же, я не тороплюсь. Друг, имеющий похожие переживания, недавно сказал, что ему устойчивее всего, когда он обретает равновесие между тем опытом и этим.
Я стал думать – а как я?
Пытаюсь разобраться, как устроен мой двухслойный опыт.
Я помню всё про нее, этот «архив» мне полностью доступен: события, отношение к ним (тут проступает вторым слоем еще и мое отношение), эмоции – я всё это могу вспомнить, пережить заново. О себе же долгое время я вообще ничего не знал, кроме мужского рода. Я пытался жить, ограничившись её опытом, не заглядывая «за край». Да у меня и оптики такой не было – заглянуть. У меня был только её опыт и беспамятный я.
Тогда мне было проще всего решить, что раз я не знаю, значит, так и надо.
Она не хотела жить. Она потеряла любимого мужа, потеряла страну, в которой родилась и выросла. Нет, географически она оставалась на том же месте, в том же городе. Но всё слишком изменилось, до своей противоположности, – и пугало не только