Человек, которого нет. Аше Гарридо
почти со всеми, и никто не помнит, значит, надо вспомнить, это ужасно, но хоть что-то объясняет… И ничего, кроме этих мыслей, никакого эмоционального отклика, никаких картинок.
Да, он перенес две операции с наркозом, но он лежал на столе, а не сидел, привязанный к стулу, и никто не требовал от него выдать информацию, которую он не хотел раскрывать, он не испытывал пылающей, ледяной ненависти к врачам, он не собирался бороться с ними, не готовился победить в неравной борьбе, не оплакивал себя и не боялся таким запредельным, невыносимым ужасом.
И теперь, и в дальнейших сессиях с М. он будет упорно задавать себе один и тот же вопрос: чем этот кошмар был в реальной жизни?
In treatment. Ты меня слышишь?
– В этой истории как будто две части, – говорит он Анне. – Одна – прекрасная. Там столько счастья… радость, успех. Гордость. Любовь…
– Ты помнишь, откуда она узнала о Вальпараисо? Когда она очаровалась им?
Он теряется. Пытается сообразить. Она? Очаровалась? Он не может вспомнить, знала ли она вообще толком об этом городе.
– Какое чувство ты испытываешь, когда думаешь о той жизни? – спрашивает Анна в другой раз.
И он снова теряется. Ну… какое… Разные. От блаженства до ужаса, смотря о чем думать. Это ведь – жизнь. Она длинная. Она разная. Бывает всякое. Как можно чувствовать к собственной жизни что-то одно? С другой стороны, если рассматривать «фантазии о той жизни» как метафору, то, наверное, и правда – должно быть какое-то одно чувство. Но у Лу нет одного чувства для той жизни. Как и для этой.
Да, хочет он сказать, в той истории две части, ты слышишь? Одна – о счастье и радости, о вдохновении, об удаче. И вторая – кошмар и ад. И ты мне так нужна, чтобы пройти через него.
Но он еще не может произнести некоторые слова. Думать их уже может, говорить вслух – нет.
В другой раз он рассказывает ей о сессии с М., показывает, как завел руки за спинку стула, как повис… Не говорит, как он сам понимает это, не называет происходящее никак. Только показывает телом и говорит о страхе, об усталости, которые чувствовал потом.
– Ты идентифицируешь это как пытки? – спрашивает Анна.
Он кивает. Он бесконечно благодарен ей за понимание.
– Мы можем работать с этим как с метафорой.
Он соглашается, но этого ему недостаточно. Но он будет снова и снова пытаться получить то, в чем так нуждается.
Лу готов искать «настоящее» происхождение этого кошмара, разбирать и разоблачать его, но не здесь, не у своего терапевта. Для этого есть метод, инструмент, есть М.
Здесь он ищет утешения и сопереживания в этом кошмаре. Так трудно оставаться с ним один на один. Ему нужно место, где можно плакать. Человек, которому можно плакать.
Выписки
«– Хорошо… – Лави кивнула, – значит, умеешь – хоть немножко… Это и называется – Видеть. Похоже, что ты помнишь всё это – значит, тебя там было и ты можешь это увидеть – если