Затерянный остров. Джон Пристли
уже давно не пытался беседовать, как нормальные люди, только отлаивался, словно фокстерьер. Уильям так привык к этому отрывистому лаю, что даже терялся, когда в редкие часы досуга доктор вдруг начинал разговаривать по-человечески. В это конкретное утро машина доктора – такая же маленькая, юркая, быстрая, как и он сам, – при виде шагающего через площадь Уильяма, вильнув, с легким скрежетом притормозила рядом. В приоткрытом окне показалось вытянутое лицо доктора.
– Доброе утро, Дерсли, – гавкнул он. – Этот ваш дядюшка… Он ведь вам дядя, так?
– Да, – подтвердил Уильям, едва удерживаясь, чтобы тоже не перейти на лай. – Я собирался с вами поговорить о нем. Он мне мало рассказывает. Как его здоровье?
– Не очень, – ответил доктор и что-то пробормотал о сердечных венах и коронарном синусе.
– Что-то серьезное?
– Конечно, серьезное. Очень серьезное.
– Я могу чем-нибудь помочь? – спросил Уильям, чувствуя полное бессилие. Доктор Форестер, лечивший в свое время его отца и мать, всегда внушал ему чувство беспомощности. Он принадлежал к числу врачей, которые с порога дают понять, что вы опоздали с обращением на несколько лет, но и тогда, несколько лет назад, все уже было достаточно запущено.
– Маловероятно, – гавкнул доктор в ответ. – Необходим полный покой.
Уильям опешил. Угомонить дядю? Разве это в человеческих силах?
– Своих привычек он, конечно, не изменит, – продолжил доктор. – Никто не меняет. Надеются на чудо. Но покой все же обеспечьте. Чуть что не так, немедленно зовите.
– Обязательно, – пообещал Уильям, гадая, как распознать симптомы, если у дяди постоянно что-то не так.
– Я, впрочем, не ручаюсь за успех. Слишком далеко все зашло. Хотя человек он, надо думать, занятный, – добавил доктор, сменив тональность лая. – Крепкий орешек!
– Да, он такой, – подтвердил Уильям, настраиваясь на беседу о дядюшкиной персоне.
– Доброго утра!
Вытянутое лицо скрылось за стеклом, и машина, нетерпеливо буркнув, рванула с места, оставив Уильяма в замешательстве. Дядюшка на глазах превращался из незаурядной персоны в остывающий труп.
За обедом Уильям то и дело поглядывал на дядю, каждый раз замечая все более страшные приметы угасания на пунцовом морщинистом лице. После некоторого колебания он решился упомянуть о состоявшейся встрече.
– Утром видел доктора Форестера, – начал он как можно небрежнее.
– И что он обо мне наболтал? – поинтересовался дядя Болдуин.
– Не особенно много… – Уильям осекся.
– Ну еще бы, сынок, еще бы! Разговоры разговаривать для него сущая мука. Он только хрипит и рявкает, как заезженная граммофонная пластинка. Но что-то ведь он сказал. Что?
– Что вам нездоровится…
– Помилуй, Уильям, неужто ты без него не догадывался? Это я тебе и сам скажу. Нездоровится! – Дядя Болдуин надул громадные багровые