Аферист и карьерист. Яна Вовк
мне? Я бы всё бросил и на свадьбу этого прожжённого холостяка непременно приехал. Надо же…
– Ага, приехал бы. Любаша мне по сей день простить не может, что я свёл её старшую красавицу со старым холостяком без состояния.
– Погоди, ты о сестре своей, Любаше Васильевне? Ха-ха-ха, она же Стеглова терпеть не могла, как впрочем, и в Москве твоя родня его недолюбливала. Вот Стеглов, вот молодец! Ай да Пётр Петрович! Говорить не разучился, коли девке голову заморочил, – Ильин усмехнулся и добавил: – Что ж, теперь я один буду стоять против армии девок и вдов. Женюсь – весь мой труд, что свинье вёсла.
Батутин покосился на невзрачного мужичка за соседним столом, прислушивавшегося к их разговору.
– Голова что-то тяжела стала. Может, прокатимся, Миша, в санях для бодрости?
– Да я как-то за последние дни накатался, Андрюша, – Ильин допил чай. – Значит, вы со Стегловым окончательно осели в столице.
– Уже много лет, гораздо больше, чем ты ездил по своей Европе. Петрович теперь чаще заходить стал… родственничек. Мы с ним как встретимся, так непременно и заведёмся спорить о чём-нибудь. Упрямый, как… слов нет.
Андрей Васильевич замолчал, поняв, что его уже не слышат. Он догадался о причине внезапной рассеянности путешественника, но первым заводить разговор на щекотливую тему не хотел.
– А что твоя родня в Москве? – спросил Ильин, не глядя на друга.
– Если ты про Ольгу, так она с семьёй в Петербург переехала.
Михаил Иванович кашлянул.
– С мужем и дочерью, – уточнил Батутин.
– Стеглов писал, что она вышла замуж после нашей размолвки.
– Вы с Петровичем сговорились? Он женился на дочери моей сестры, а ты всё вздыхаешь по дочери моего брата. Миша, кроме моих племянниц есть ещё сотни девиц, готовых стать хорошими жёнами, как только ты будешь готов выбрать одну из них.
– А я не готов.
– То-то и оно. Если не пойдёшь со мной гулять, сам пойду, – Батутин крякнул и первым встал из-за стола.
Морозная ночь с прояснившимся небом стояла безмолвно. Любопытные звёзды поглядывали вниз, выблёскивая ритмы светоносного счастья. Двое весёлых, шумно спорящих людей стояли прямо под ними: эти двое спорили, куда им ехать и ехать ли вообще.
Придя к согласию, люди уселись в сани.
– Гони, милый, гони! – крикнул Ильин кучеру, едва ли не готовый сам лететь впереди лошадей. – Эх, Россия-мать, угости раздольем!
– Ещё занесёт куда – не выберемся.
– Выберемся, Андрюша. Вот увидишь, – в голосе Ильина прорывался азарт.
Поток морозной бодрости, в который они врезались, смахнул последние остатки удушья, вынесенного из трактира.
– А-а-а! Эгэ-гэ-э! – завопил некто изнутри, отозвавшийся эхом в мозгу Ильина.
До чего же здорово, вольно! Над головой ночь, изрешечённая созвездиями. И никого вокруг, кто мог бы осудить, перед кем надо из приличия сдерживать порывы… Какое счастье иметь такие зимы! Их хочется помнить, осязать, держать в руках…
– Стой! Погоди, Фёдор! Да стой