Дорога цвета собаки. Наталья Гвелесиани
только потому, что лабиринт, который они все составляли, всё-таки был бесплотным.
Некоторые стены вставали перед Годаром просто так; другие – нарочно, думая, что смогут преградить дорогу к единственно-необходимой преграде, и эти последние стали противны.
Отдалённо закуковала кукушка на часах. Вспомнился попугай, которого захотелось размазать по стене. Но вслед за смолкшей кукушкой замолкла и музыка.
Годар – мрачный, осунувшийся – посмотрел вокруг себя и не увидел никакого лабиринта: рядом были подуставшие офицеры и дамы, прервавшие танец так же вдруг – сникающие, со следами неудовольствия на лицах.
Лана, бывшая, как оказалось, совсем близко, на расстоянии протянутой руки, тронула его за рукав:
– Я сошью тебе мундир сама. Следуй за мной, – велела она совершенно белыми губами.
Годар понял, что каким-то образом танцевал и с нею тоже.
Поражённый, терзаемый раскаянием, он блаженно двинулся за своей неузнанной…
Пустая койка в огромной общей спальне, в ряду многих других, таких же одинаково-узких, убранных серыми покрывалами, приняла их, как два случайно слипшихся листа, отпавших от искусственного плюща, что свисал, цепляясь за бра, со всех стен.
Он снял с неё платье одним рывком, обнял за талию и, прильнув на долю секунды щекой к груди, отпрянул, словно его огрели по лбу поленом. Талия, грудь, шея да и, похоже, все другие прелести, были покрыты не кожей, по-женски тонкой и бархатистой, а, скорее, суховатой древесной корой.
Однако Годар не выпустил девушку из объятий, решив довести начатое до конца.
Но всё это вдруг приостановилось и страшно оборвалось.
Впереди возник коридор лабиринта, где загустевал воздух. Годар влип в него, словно насекомое.
Сгущающееся, непроходимое вещество коридора принимало пугающие формы…
Лана, нервно расхохотавшись, оттолкнула его.
Годар, охнув, провалился в забытьё.
Глава третья
Проснулся Годар словно от нудного, растянутого на долгие часы толчка.
Сквозь полупрозрачную занавеску на высоком окне, к которому он лежал головой, просеялся непрямой свет зависшего где-то над крышей солнца и словно запорошило плечо, голову. Когда покров стал душным, Годар резко вскочил и принялся озираться в поисках часов. Он надеялся обнаружить их на стене, но не увидел ничего, кроме искусственного плюща, который никогда не встречался в краю в естественном виде, и бра с потушенными огарками.
На тумбочке у койки Годар нашёл записку.
«Дорогой Годар! – написал Ник наспех карандашом. – Тебе не обязательно являться на службу сегодня. Отдохни с дороги. Только не опоздай, пожалуйста, к завтрашнему сбору у казарм на Дворцовой площади. Завтра в восемь утра предстоит формирование рядового состава, и тут уж нам друг без друга никак не обойтись».
Годар вспомнил о часах, подаренных Ником, вынул их из кармана и, положив на записку, которую прочёл, не дотрагиваясь,