Голос крови. Том Вулф
звуконепроницаемая.
Сержант совсем сбрасывает газ, становясь бортом к шхуне. Катер замирает всего в нескольких дюймах от борта парусника.
– Лонни, – командует Маккоркл. – Бери штурвал.
Поднимаясь из кресла, он бросает на Нестора такой взгляд, будто забыл, кто это такой.
– Ладно, Камачо, принеси пользу. Открой, на хер, люк.
Нестор униженно-испуганно смотрит на сержанта. Про себя он молится.:::::: Прошу, Господь Всемогущий, взываю к тебе. Помоги не облажаться.::::::
«Люк» – это звуконепроницаемая сдвижная дверь с двойным стеклом, ведущая из рубки на палубу. Вселенная Нестора внезапно сжалась до этой двери: предстоит олимпийское упражнение как можно сильнее и скорее распахнуть ее – и ни на миг не выпустить из своей власти… давай! сию секунду!..:::::: Прошу, Господь Всемогущий, взываю к тебе – вот и…::::::
Удалось! Удалось! Пластичная мощь тигра выручает Нестора Камачо!.. Удалось что? Сдвинуть! Сдвинуть и открыть дверь рубки! Не облажавшись!
Снаружи – гомон и суматоха. Гвалт врывается в священное безмолвие рубки, гвалт и жар. Господи, как же горячо на палубе! Опаляющая жара! Убийственная! Валит с ног. Лишь ветер, ерошащий бухту, помогает терпеть этот жар. А ветер крепкий, посвистывает, ХЛЕЩЕТ в борт шхуны волнами, ХЛОПАЕТ громадными парусами, парусами на двух мачтах – ХЛОПАЕТ и раздувает их, будто облака неестественной глянцевой белизны – летнее солнце Майами! Нестор поднимает глаза на огненный шар – полыхающий – и даже в своих сверхтемных очках не решается пробовать вторично – заглядывать в адскую синюю лампу, которой сделалось небо. Но и это мелочи по сравнению с ревущим ПРИБОЕМ человеческих голосов. Вопли! Призывы! Проклятия! Завывания! Мольбы! Улюлюканья! Великий рев и скрежет зубовный в миле от берега посреди бухты Бискейн!
Сержант выбирается из хибары, в упор не замечая Нестора. Но, двинувшись по палубе, подает резкий сигнал рукой на уровне бедра, показывая, чтобы Нестор шел за ним. Шел за ним? Нестор трусит за сержантом, как пес.
Сержант Маккоркл и его пес поднимаются на борт шхуны – форменный дурдом там, на палубе! Пассажиры, если это пассажиры, перевалившись через планширь, тараторят и машут руками… американос, все до одного, русые да блонды… половина из них, девчонки, – практически голые! Золотые гривы! Лоскутки купальных плавок даже не скрывают лобок… лифчик – две треугольные тряпицы, сосок спрятан, но грудь на воле, выпирает слева и справа и манит. Хочешь еще? Только не он. Нестору сейчас меньше всего хочется флиртовать с lubricas americanas[10]. Он рассеивает их молитвой, которая сводится к «Прошу, Господь Всемогущий, взываю к тебе, не дай мне… облажаться!»
Сержант шагает прямиком к передней мачте. Смотрит вверх. И Нестор смотрит вверх. Сержант видит неизвестного, устроившегося на верхушке мачты, будто на насесте. Нестор видит неизвестного на мачте – силуэт в слепящем ореоле синей лампы, черный комок на высоте семи или восьми этажей над палубой. Сверху бьет по ушам настоящая буря надрывных воплей вперемежку с какофонией автомобильных гудков. Сержант снова глядит
Похотливыми американками (