Любопытная. Жозефен Пеладан
покинули башню из слоновой кости, чтобы вести провокационные речи, как и подобает образованным злодеям. Если страсть к вину не поглотила поэта целиком, он окажется скверным молодым мужчиной. Он увлечен вином, публичными женщинами и боится слежки.
– Я представляла себе поэта высшим существом, неспособным опуститься до вульгарных занятий.
– Иными словами – избранным, обладающим большей чувствительностью, нежели простой смертный, и способным передать свои ощущения в произведении искусства. Если обычный человек говорит «Мне невыносимо скучно», поэт восклицает «Мою душу терзает печаль».
О constellations, vous voyez que je souffre,
Flambeaux de l’éther ayez pitié de moi![17]
He думайте, тем не менее, что поэт обладает поэтической душой. Таковою обладал лишь Ламартин. Ступни тех, кто сегодня играет на лире, вылеплены из твердой глины. Среди трех сотен сочинителей, убежденных в своих талантах и известных на весь Париж, не найдется ни единой поэтической души! Ни одно время не знало так много картин и речей и так мало настоящих художников и истинного красноречия. Чаяния эпохи обернулись против нее самой: на Капитолийский холм поднялся каждый желающий. На следующий день, заполнившись целой толпой, Капитолийский холм, превратился в публичное место. Теперешние стихи грубо сколочены, арабески и арии – лишены содержания.
– Поэт представляется мне серафимом в двадцать лет и патриархом в шестьдесят.
– С серафимами я вас познакомлю. Патриархом же был Гюго – апостол простолюдинов, Беранже79 и кондитеров.
Фиакр выехал на бульвар.
– В «Трактир бродяг»! – сказал Небо́ кучеру.
Вскоре Поль заметила жестяную вывеску в форме виселицы.
– Наконец, жестокий Вергилий, наше путешествие становится интересным. По дороге, в окнах таверн, я заметила умные лица и отдала бы год своей жизни, чтобы попасть внутрь и услышать, о чем они говорят.
– Отдав год, чтобы подслушать разговор двух мужчин, еще один – чтобы побывать в кабаре, вы отдадите два, чтобы бежать без оглядки. Поставив жизнь против шагреневой кожи, вы рискуете умереть юной.
Густые клубы дыма, плотно окутывавшие газовые горелки, покачнулись от потока воздуха, устремившегося в открытую дверь: они напоминали туманы над Роной. Вначале Поль увидела лишь фигуры с нечеткими контурами – запотевшие стекла зеркал ничего не отражали. Приглушенный гул был непонятен и непривычен ее слуху – куплеты песен, выкрики имен, колебания напевов, подхваченный органными аккордами смех, громкий хохот посреди глухого рокота полутонов.
Она шла между рядами столиков вслед за Небо́, касаясь спин и колен едва ощутимыми движениями, судорогой отдававшимися в ее теле. Почувствовав головокружение и дурноту, она без сил опустилась на ступеньку стремянки, подставленной Небо́. Терпкий воздух и приторный запах крепких напитков затуманивали ее рассудок.
– Я бы отдала все, что угодно, за веер, – вздохнула она.
– Этот
Звезды, свидетели моих страданий, пламя эфира, сжальтесь надо мной!