Щенки и псы войны. Сергей Аксу
болиды «Формулы-1» на гоночной трассе, объезжая колдобины и ямы. «Урал» трясло и подбрасывало на, испещренном рытвинами асфальте. У бойцов белесые соляные разводы под мышками. От едкого пота пощипывает глаза. Вишняков лизнул языком блестящую на солнце тыльную сторону ладони. Привкус соли.
– Эх, искупнуться бы, мужики!
Пуля, пробив пластину бронежилета и зацепив позвоночник, прожгла правое легкое и засела в ребрах. Александра от удара развернуло, и он, потеряв сознание, как мешок шмякнулся на дно кузова рядом с запасным скатом, в который они упирались пыльными «берцами».
Он не слышал ни взрыва фугаса перед автомобилем, ни бешеной автоматной трескотни, ни криков, ни стонов своих товарищей. Сверху всей тяжестью на него навалился, дергающийся в конвульсиях Поляков с широко открытым в агонии синим ртом…
Вишняков, закованный наглухо в гипсовый корсет, смотрел в белый потолок, на котором ему были знакомы все шероховатости и трещинки. Мишка Боженков вслух читал газету. Чтение часто прерывалось горячими спорами и колкими репликами, которые отпускали больные. Внезапно Мишка на полуслове замолчал. Наступила гробовая тишина, несвойственная их шумной палате. Александр, лежащий у окна, в недоумении повернул голову. Взоры всех были устремлены в сторону открытой двери. Там, рядом с заведущим отделением Ароном Ивановичем стояла женщина в белом халате, без чепчика, с короткой стрижкой. В левой руке у нее был большой полосатый пакет, в правой – скомканный носовой платок. После ранения зрение у Александра значительно ухудшилось. Что-то знакомое почудилось ему в этом расплывчатом женском силуэте. Он во все глаза вглядывался, боясь из-за невесть откуда появившегося тумана, потерять родные милые черты. Теплая нежная волна накатила на него.
– Гаврошик, – прошептал он сквозь слезы…
Подрывники
Ну, что ты, осень, плачешь у заставы?
Оплачь тогда и наших и чужих…
Ни мы, похоже, ни они не правы…
Ну, так и что же – нам не целить в них?
Ну, нет, сестра… Дождем да листопадом
смущать солдата – это смертный грех.
А вот убьют – тогда с тобою рядом
я стану, осень, и оплачу всех…
Впереди медленно двигались, внимательно всматриваясь в поверхность дороги и торчащие по обочинам кусты, Мирошкин с овчаркой Гоби и саперы, вооруженные миноискателями и щупами. А за ними, чуть поодаль, взвод старшего лейтенанта Тимохина. Осень была в самом разгаре: посадки, окаймлявшие дорогу, уже начали сбрасывать с себя позолоченную листву. Сдуваемые легким прохладным ветерком умершие листья, переливаясь на солнце яркими красками, плавно кружились и падали на головы и на плечи солдат, на покрытый колдобинами и рваными заплатами старый асфальт. Чистый утренний воздух пьянил божественными запахами осени. Дышалось легко, непринужденно,